«Защитники Европы»

1

Коренной перелом в войне наступил. Отныне перед фашизмом лежал только один путь — к катастрофе. Но не такой была система, чтобы смириться с перспективой поражения. Она приступает к дальнейшей мобилизации всех без остатка сил, как своих собственных, так и оккупированной Европы, для продолжения борьбы.

«Победа! Германия побеждает на всех фронтах!» Плакат такого содержания с изображением стального шлема и дубовых листьев, отпечатанный миллионными тиражами, покрывает стены оккупированных европейских городов. Министерство пропаганды раскрутило колеса своей машины с огромной скоростью, чтобы внушить немцам, что ничего особенного не произошло и что для победы лишь надо мобилизовать новые силы.

Оккупированные страны с германским центром объявляются «Крепостью Европа», которую следует «защищать против большевистского нашествия» с фанатичной решимостью. Геббельс объявил: поражение под Сталинградом «психологически укрепило наш народ, каждое слово об этой героической битве войдет в историю!»¹. Он теперь ссылается на призывы Юлия Цезаря к своим солдатам, Фридриха II к генералам перед сражением под Лейтеном, Наполеона к гвардии перед решающими битвами: «Мы сейчас, наверное, находимся в эпохе Фридриха. Он тоже терпел ряд поражений, но в конечном счете победил». Геббельс собрал в берлинском «Спорт-паласе» громадную аудиторию нацистских функционеров и активистов и долгой, исступленной речью до предела накалил аудиторию. «Хотите ли вы тотальной войны?» — орал он. «Да, да!» — вопил в ответ зал.

Однако все же это была внешняя, показная сторона дела. Оставаясь наедине с собой или в кругу самых близких друзей, люди думали о другом: Сталинград развеял в прах и надежды, и веру в фюрера, в его полководческий гений, в будущее фашизма и рейха вообще. Служба безопасности, бдительно следившая за настроениями в рейхе, сообщала в одном из секретных донесений; «Всеобщим стало убеждение, что Сталинград означает поворотный пункт в войне... Неустойчивые граждане видят в Сталинграде начало конца»². Да, «неустойчивые граждане» уже начинали понимать, что ожидает гитлеровскую систему.

Внутри Германии активизировалось движение Сопротивления. Немецкие коммунисты в тяжелейших условиях продолжали свою борьбу против фашизма, начатую с наибольшей активностью после нападения на Советский Союз. Выдающуюся роль играла организация Шульце-Бойзена—Харнака «Красная капелла». Группа Баум вела тайную антифашистскую работу на берлинских военных предприятиях. Группа Уриха включала сотни активных борцов, которые имели связи во многих частях рейха. В Рурской области появились «Борцы за мир» и действовала группа «Рурское эхо». В концлагерях и на военных заводах активизировалось сотрудничество немецких и иностранных антифашистов.

Появлялись хорошо законспирированные кружки молодежи различных воззрений, объединяемые ненавистью к фашизму. Они старались распространять антинацистские идеи. Хельмут Хюбенер, 17-летний противник режима, писал в листовке: «За тупость Гитлера расплачивается народ. Ничто не поможет. Россия потеряна. В 41-м году все пропало, Гитлер не смог ничего предвидеть!»³. Хюбенер был казнен гестапо.

Многие мужественные коммунисты и социал-демократы, находясь в подполье, невзирая на чудовищные репрессии гестапо находили пути к выражению протеста. Известны многие имена: коммунистов Р. Лангендорфа, издававшего в Мангейме нелегальную газету, Я. Фаульгабера, руководителя группы Сопротивления в северном Бадене, Г. Лейхлейтера, организатора антифашистского движения на крупных предприятиях Мангейма, юного X. Гюнтера, издававшего листовки, в том числе под названием «Свободное слово», социал-демократа Б. Вагера, создавшего группу «Революционеры-социалисты», и многих других отважных антифашистов, отдавших жизнь в борьбе против гитлеризма.

Группа «Белая роза» и ее активисты Г. Шолль, С. Шолль, X. Пробст, А. Шморелль и другие вели активные действия среди студенческой молодежи. После сталинградской катастрофы они опубликовали большим тиражом листовку «Манифест мюнхенских студентов». В ней имелись такие, слова: «Студенты! Студенты! На нас смотрит немецкий народ. От нас ожидают, как в 1813 г., освобождения от наполеоновского ига, от нацистского террора... Погибшие под Сталинградом призывают нас: поднимайся народ, пламя разгорается!»⁴. На обложке январского номера антифашистского журнала «Борец за мир» был изображен Гитлер, брошенный на землю пинками ног с надписями: «СССР», «порабощенные народы», «германский народ», «Англия», «США» (именно в такой последовательности).

Наиболее крупной организацией Сопротивления была группа Зефкова—Якоба—Бестлейна. Ее центр находился в Берлине. Она включала 72 нелегальные группы, действовавшие главным образом в военной промышленности, особенно в Бранденбурге, Тюрингии и Руре. Активная пропагандистская работа сочеталась с контактами, которые группа установила с иностранными антифашистами — узниками концлагерей.

Комитеты «Свободная Германия», зародившиеся среди военнопленных после Сталинградской битвы, давали стимул для антифашистского движения в разных частях рейха и в вермахте. И наконец, осторожно активизировалась оппозиция среди офицерских и политических высокопоставленных кругов. Группы во главе с генералом Беком и Герделером предполагали насильственно устранить Гитлера. Однако они хотели мира только с западными державами и не сомневались в необходимости продолжать войну с Советским Союзом. Им возражали более радикально настроенные Штауфенберг, Мольтке и другие члены так называемого кружка Крейзау, стоявшие за изменение общественной структуры, за демократизацию Германии и за мир со всеми странами.

2

Программа нацистского террора, ограбления и уничтожения людей в оккупированной Европе, особенно на захваченных территориях Советского Союза, Польши, Югославии, проводилась фашизмом с дьявольской последовательностью. На Украине зверствовал рейхскомиссар Э. Кох. В Белоруссии и Прибалтике — Г. Лозе. Кох объявил: «Украина существует только для удовлетворения потребности Германии... Поведение немцев на Украине должно диктоваться тем обстоятельством, что мы имеем дело с неполноценным народом»⁵.

Принудительный вывоз населения из оккупированных стран для использования его в качестве рабочей силы принял громадные масштабы. В конце ноября 1942 г. в германском хозяйстве было занято 7 млн. депортированных граждан других государств и военнопленных. В 1943 г. ввезли еще 2 млн. человек. Они использовались главным образом в военной промышленности. Весь партийный и политический аппарат нацистов участвовал в этих действиях, руководимых «генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы» Заукелем. Он докладывал Гитлеру, что «с фанатичной волей прилагает все свои усилия, чтобы выполнять свои задачи»⁶.

На тяжелейших работах в военной, горной промышленности вопреки Женевской конвенции использовался труд военнопленных. С ними вместе работали угнанные из своих стран люди, даже дети от 10 до 14 лет. Они находились в ужасающих условиях. Заукель требовал «полностью исчерпать все имеющиеся в оккупированных советских областях людские резервы» и «форсировать вербовку рабочей силы всеми доступными мерами, включая суровое применение принципа принудительного труда»⁷. Реализация этого принципа означала варварское обращение с людьми. «То, что тысячи находящихся здесь людей живут в плохих условиях или подвергаются плохому обращению, является вполне естественным, — говорил Розенберг. — Из-за этого не стоит слишком волноваться».

После того как Шпеер в феврале 1942 г. стал министром вооружения и боеприпасов, массовый угон людей на принудительные работы принял особый размах. Малейшее сопротивление каралось жесточайшим образом. Приказ «Мрак и туман» гласил: «На оккупированных территориях за совершенные гражданскими лицами ненемецкой национальности преступления, направленные против империи или оккупационных властей... смертная казнь принципиально целесообразна»⁸.

В оккупированных странах свирепствовали «оперативные группы полиции безопасности», возглавляемой палачом Кальтенбруннером. Они уничтожали население целых деревень, казнили людей, попавших в разряд «нежелательных элементов». Концлагеря были превращены в центры уничтожения и рабского труда. Их сеть непрестанно расширялась. Если до начала войны в Германии существовало шесть крупных лагерей, то в 1940—1942 гг. к ним прибавилось еще девять. Каждый из них имел множество филиалов (например, лагерь Флоссенсбург — 74). Лагерь Маутхаузен, построенный в виде крепости на горе, был предназначен для единственной цели — уничтожения всех направляемых в него. В гигантском лагере Освенцим, построенном в 1939 г. по приказу Гиммлера, было истреблено свыше 4 млн. граждан из многих стран. Там проводились «медицинские» эксперименты над живыми людьми, массовые убийства в газовых камерах. Ежедневно в лагерь прибывало 3—5 эшелонов по 1,5—3 тыс. человек в каждом. Из них оставляли в живых только 200—500 человек наиболее работоспособных. Кроме того, в лагере постоянно содержалось до 200 тыс. узников для эксплуатации на самых изнурительных каторжных работах, в том числе на построенном рядом военном химическом заводе «И. Г. Фарбениндустри», на болотах, в каменоломнях и т. д. Ограбление узников лагерей составляло значительную доходную статью нацистского государства.

Этот всеобщий геноцид составлял важнейший элемент политики фашизма, отражавший суть его доктрины. Так готовилась предусмотренная гитлеровской программой «колонизация Востока».

3

После сталинградской катастрофы Гитлер впал в состояние депрессии. С блуждающим взглядом бродил он со своей любимой собакой среди бараков «Волчьего логова». Он отказался от массовых манифестаций, от выступлений перед «старыми борцами» и даже от частых общений с генералами. Геббельс писал в дневнике: «Это трагедия, что фюрер так изолировался и ведет столь нездоровый образ жизни»⁹.

Разгром под Сталинградом и последующее широкое наступление Красной Армии, поражения в Северной Африке и на Средиземном море поставили фашизм перед новыми проблемами. Потеря Германией инициативы в ведении войны, угроза возникновения новых фронтов — все это вызвало необходимость коренного пересмотра военной политики и стратегии.

Новые задачи, перед которыми стоял рейх, охватывали круг больших и сложных проблем: как восстановить фронт на Востоке; как дальше вести коалиционную войну; каким образом защитить промышленные центры в оккупированных странах и в рейхе от ударов с воздуха; как сохранить позиции в Северной Африке и Средиземноморье, закрепиться на Балканах (здесь положение казалось шатким) и т. д.

Требовалось найти ключ к разрешению нарастающих противоречий с союзниками, обеспечить морскую блокаду Англии, бороться с национально-освободительным движением во многих странах Европы и думать о ряде других аспектов быстро усложняющейся обстановки. Но прежде всего стояла задача стабилизировать рухнувший южный участок Восточного фронта, как-то остановить отступление.

Все эти вопросы предстояло решать в условиях поражений и общей потери стратегической инициативы. Первым свидетельством меняющегося характера нацистской стратегии, вероятно, следует считать выступление Гитлера в ставке «Вольфшанце» 10 января 1943 г.

В тот самый день, когда советские войска начали последнее наступление под Сталинградом, Гитлер произнес речь перед румынскими союзниками. Он изложил «новый взгляд» на принципы дальнейшего ведения войны. Вместе с Антонеску и вице-премьером Румынии здесь находились начальник румынского генерального штаба Штефля, Риббентроп, Кейтель, Йодль и Цейтцлер — вся военная верхушка. Фюрер дал оценку «современного этапа борьбы»: «Если Германия на Западе или Германия и ее союзники на Юге и Востоке будут разбиты, результат будет одинаковым: англосаксы в любом случае станут победителями лишь теоретически, ибо при поражении стран оси и их союзников Россия станет настолько сильной, что англосаксы потеряют здесь всякое влияние»¹⁰. Затем он вновь сообщил, что рейх — это «защитник Европы от угрозы большевизма». Напомнить о своей исторической миссии Гитлер считал сейчас особенно уместным. Ведь как успешно, как легко в трудные минуты прошлого, играя на страхе перед «коммунистической угрозой», нацисты вырывали одну за другой уступки западных держав, разделяли антифашистские силы Европы и дешевой ценой добивались своего. Не удастся ли снова применить испытанное оружие? Не внесет ли оно раскол в антигитлеровскую коалицию? Не поможет ли оно запугать сателлитов, для которых Сталинград стал чрезмерным испытанием и подтолкнул к пересмотру вопроса о дальнейшем участии в злополучной войне? Именно все это имелось в виду. Теперь надо мобилизовать рейх на бескомпромиссное продолжение борьбы, вывести из шокового состояния и направить по тому же пути союзников, продлить свое господство и попытаться припугнуть западные державы, играя на их самой слабой струне. Таков подтекст несколько видоизмененной военно-политической концепции Гитлера. И он ставил вопрос: какие же обязанности принимает на себя теперь Германия? «Если в связи с такой обстановкой, — говорил он, — Германия и ее союзники вынуждены продолжать борьбу, то речь идет о борьбе за существование, а не о войне за овладение территорией». Спекуляция на антикоммунизме снова становится политическо-пропагандистской тенденцией номер один.

Гитлер перешел к главному: оценке современного военного положения и к прогнозам. И здесь он не мог не начать с признания возможных катастрофических последствий поражения в войне с Советским Союзом.

— В этой борьбе имеется только одна открытая рана — Россия. В настоящий момент треугольник Ростов—Сталинград—Кавказ представляет собой важнейшую область. Следует иметь в виду эту главную проблему и при ее решении не находиться под впечатлением отдельных событий большой драмы. В кризисное время надо сохранять железные нервы.

Гитлер признал:

— Если бы Германия потеряла две трети своего производства железа, 80—85 % нефтяных источников и весь коксующийся уголь, то ее положение было бы отчаянным. Но сейчас, — убежденно провозгласил он, — в такой ситуации как раз находится Россия. Хотя Россия располагает добычей железа на Урале, но коксующихся углей для изготовления стали из этой железной руды она не имеет. Недостаток продуктов питания и недостаток в людях создают дополнительные трудности, которые в конечном счете приведут к гибели¹¹.

Такими заверениями нацистский лидер пытался поддержать дух своих потрясенных сообщников. Но ведь именно в 1943 г. Советский Союз развернул новые промышленные мощности, добился успеха в производстве оружия, что вскоре обеспечило его военное превосходство над Германией. И даже учитывая пропагандистскую направленность выступления Гитлера, нельзя не прийти к заключению: германское руководство снова допускало просчет в смысле оценок противника.

Что же следует ждать? Что мог теперь нацистский режим обещать союзникам, армии, народу? «Если ему, фюреру, поставят вопрос, — читаем в записи речи, — как и когда может закончиться война, он скажет, что это, вероятно, единственный вопрос, на который во всей истории не мог дать точного ответа ни один государственный деятель или полководец... В таком большом конфликте, как теперешняя мировая война, необходимо только отчетливо видеть цель, ясно представлять предпосылки достижения этой цели и заботиться об ее осуществлении. Главное — духовное самообладание, т. е. фанатическая решимость ни при каких обстоятельствах не капитулировать»¹². Отчаянные заклинания «держаться до конца», призывы к фанатизму, террор и пропаганда — вот что мог предложить своим сателлитам и своему народу фашистский рейх, потрясенный сталинградским ударом.

Отныне нацисты объявили, что Германия вступает в «тотальную войну». Это означало еще большее давление пресса фашистского государства, еще большую эксплуатацию германского народа и оккупированных стран и, наконец, еще более широкую мобилизацию ресурсов завоеванной Европы для продолжения войны.

4

После катастрофы под Сталинградом гитлеровская верхушка оказалась вынужденной начать реорганизацию вооруженных сил, чтобы приспособить их к изменившейся обстановке¹³. Развитие танковых войск возлагалось на Гудериана, которого Гитлер вернул, назначив 28 февраля 1943 г. генеральным инспектором бронетанковых войск. Новые типы танков — «тигр» и «пантера» — вое шире поступали в войска. Ведутся работы по созданию управляемых ракет, которыми предстояло заменить ослабленную бомбардировочную авиацию дальнего действия. В то время как Советский Союз в военно-техническом отношении уже превзошел гитлеровскую Германию, там решались главным образом технические проблемы сегодняшнего дня. Мессершмитт продемонстрировал проект реактивного самолета. Вскоре немецкая авиационная промышленность смогла создать первые образцы истребителей с большими скоростями. Рассчитывали, что с их помощью удастся приостановить налеты англоамериканских бомбардировщиков. Началась длительная доработка новых конструкций. Но все это были проекты, а время летело.

Вопрос о создании атомной бомбы обсуждался в кругах нацистской верхушки еще с начала 1942 г. Как-то, сидя в кафе со Шпеером, начальник армии резерва генерал Фромм с глубокой убежденностью сказал: теперь выиграть войну можно лишь с помощью оружия, которое обладало бы совершенно новыми свойствами. Он имеет контакты с группой ученых, которая исследует возможности создания оружия, способного уничтожать целые города и даже смести с лица земли Британские острова. Он, Фромм, считает полезным для начала хотя бы поговорить с этими учеными.

Примерно в то же время с аналогичными размышлениями обратился к Шпееру руководитель крупнейшего стального концерна Феглер. Он знает о ядерных исследованиях и вместе с тем о том, что ученые почти не получают поддержки от министерства образования и науки. 6 мая 1942 г. Шпеер сообщил обо всем Гитлеру. Было решено поручить дело Герингу.

Вскоре состоялась встреча руководителей военной промышленности с группой физиков, среди которых были ставшие впоследствии знаменитыми Ган и Гейзенберг. Ученые сделали доклад о расщеплении атомного ядра, о значении урана и о необходимости строительства циклотрона. Они пожаловались на плохое к ним отношение министерства, на крайний недостаток денег и материалов.

Призыв в армию видных ученых далеко назад отбросил германскую физику. Кроме того, многие ученые эмигрировали. Статьи в американских журналах показывали, что в США для ядерных исследований были предоставлены обширные средства и материалы. Становилось очевидным, что Америка сможет иметь в этой области большое преимущество над Германией. Об ядерных исследованиях в Советском Союзе немецкие ученые не знали ничего.

На вопрос Шпеера, как ученые относятся к возможности производства и применения атомной бомбы, Гейзенберг дал сдержанный ответ. Научное решение проблемы может быть найдено. Но технические предпосылки для ее производства можно создать не ранее чем через два года, конечно, если будет оказана необходимая поддержка. Шпеер, как министр вооружений, сразу же предложил заняться постройкой такого же большого циклотрона, какой есть в Америке. Но Гейзенберг возразил: для такого строительства у нас нет опыта. Поэтому можно построить лишь значительно меньший.

Вскоре были произведены расчеты и оказалось, что для начала работ требуется не менее 2 млн. марок и большое количество различных материалов, в которых Германия имела острую нужду.

Но Шпеер со своим министерством вооружений был поглощен созданием в массовых масштабах обычной техники — танков, самолетов, орудий, которых в огромных количествах требовал Восточный фронт. Переключать крупные средства на проекты, которые дадут какой-то проблематичный результат через несколько лет, он не хотел. «У меня сложилось впечатление, — вспоминает Шпеер, — что для предстоящего хода войны атомная бомба не будет иметь значения»¹⁴.

О происходившем совещании он лишь кратко сообщил Гитлеру 23 июня 1942 г. Уже осведомленный из других источников, Гитлер скептически отнесся к возможностям атомной бомбы. Нет необходимости ускорять дело. Если ученые и смогут когда-либо взорвать Землю, то его уже не будет в живых. Осенью 1942 г., когда физикам задали вопрос, сколько же все-таки времени потребуется на создание атомной бомбы, ответ гласил: не менее трех-четырех лет. Это решило все. Нацисты вовсе не собирались так долго вести войну. Они победят гораздо раньше. Было решено использовать запасы урана в качестве горючего для строительства новых подводных лодок, что задумало командование флота.

Правда, на заводах Крупна продолжалось строительство циклотрона, однако крайне медленно из-за недостатка средств и опыта. Многие выдающиеся физики эмигрировали. Летом 1944 г. в клинике Гейдельбергского университета профессор Боте показал Шпееру первый немецкий циклотрон, работающий для медицинских исследований. Истощение запасов урана вообще исключило какие-либо более значительные работы. К тому же вскоре Гитлер объявил ядерную физику «неарийской».

Подобные исследования казались чем-то абстрактным. Главные усилия направлялись на восстановление вооруженных сил. В первое полугодие 1943 г. для вермахта мобилизовали дополнительно 800 тыс. человек, в том числе 200 тыс. из хозяйства, связи и горной промышленности. Призывалось по 100 тыс. человек резервистов с 1901 по 1922 г. Однако и этого набора не хватало. Пришлось прибегнуть к мобилизации мужчин 1897—1900 гг. рождения и даже приступить к медицинскому освидетельствованию родившихся в 1894—1896 гг. Пятидесятилетние солдаты первой мировой войны понадобились фюреру, чтобы спасать положение!

Кроме того, в армию призывалось около 100 тыс. человек из персонала железных дорог и пограничной стражи. Столь значительный призыв позволил до поры до времени восполнить тяжелейшие потери на Восточном фронте. Но мобилизация наносила удар по экономике страны. Для сельского хозяйства, связи и военной промышленности теперь требовалось более 5 млн. человек. Призыв резервистов из села ставил под угрозу снабжение страны и армии. Да и солдаты были уже не те¹⁵.

Создавалось крайнее напряжение в других отраслях экономики. Для администрации вводилась 60-часовая неделя, рабочее время на предприятиях военной промышленности удлинялось. На заводы все чаще привлекались женщины. «Третий рейх» стал гигантским застенком, где миллионы военнопленных и насильственно угнанных людей в нечеловеческих условиях вынуждены были трудиться во имя продолжения войны за фашистское господство.

Проводя широкую мобилизацию под лозунгом тотальной войны, нацисты в конечном счете постепенно улучшили общее состояние армии. Число действующих танков на Восточном фронте удалось довести до 1600, а к началу немецкого наступления под Курском — до 5 тыс. К тому же времени танковый парк на других фронтах возрос почти до 1000. Средние ежемесячные потери — 500 танков — стали покрываться за счет текущего производства.

Принятые меру позволили Германии к лету 1943 г. значительно повысить боеспособность вооруженных сил.

5

Времена молниеносных побед сделались уже достоянием истории. Наступила пора, когда всем обитателям «Волчьего логова» приходилось менять образ мышления. Не марш вперед, не «блицы», а оборона. Не захваты, а удержание захваченного. И главный вопрос: каким путем укрепить гигантский оборонительный фронт «Крепости Европа»?

Катастрофа на юге советско-германского фронта представляла собой, безусловно, главный фактор всей стратегической обстановки. Растянутый Восточный фронт теперь высасывал из Европы все больше и больше германских резервов, которых оставалось не так уж много. Вое мало-мальски боеспособное направлялось в 1943 г. на Восток. А обратно «в порядке обмена», провозглашенного верховным командованием как обязательное условие переброски подкреплений в Россию, двигались разбитые дивизии, почти без техники, потрясенные и измученные «настоящей войной», которую вела против вермахта Красная Армия.

Главным источником пополнения Восточного фронта оставалась Западная Европа. Оттуда двигались в Россию все новые войска. 15 февраля последовал приказ об отправке до 20 марта на Восточный фронт пяти дивизий. На следующий день Кейтель подтвердил генеральному штабу сухопутных сил: «Необходимо направить на Восток возможно более крупные силы». Всего в 1943 г. из Франции, Бельгии, Нидерландов, а также из рейха были переброшены главным образом против Красной Армии 31 пехотная дивизия, 16 танковых и моторизованных дивизий.

В Африке и на Средиземном море германские позиции рушились. Победа 8-й британской армии под Эль-Аламейном лишила германо-итальянское командование в Северной Африке последних надежд завоевать Египет и пробиться к Суэцу. Разгромленную итальянскую армию теперь нельзя было вернуть к жизни. Африканский корпус Роммеля понес невосполнимые потери. После того как союзники прочно захватили инициативу в свои руки, полное поражение Роммеля становилось только делом времени. Снабжение из итальянских портов висело на тонкой нити часто прерываемых морских коммуникаций, которая могла оборваться в любой момент.

Как не хватало германскому и итальянскому генеральным штабам в Африке и Средиземноморье тех дивизий, которые мчались теперь на советско-германский фронт, тех солдат, той техники, тех самолетов и танков, которые перемалывались в горниле Восточного фронта и нашли гибель в степях под Сталинградом!

Новые и новые трудности возникали для нацистов на Балканах, удержанию которых они всегда придавали большое значение. Здесь югославские и греческие партизаны неустанно били захватчиков, расширяли освобожденные территории, а гитлеровцы ничего не могли сделать, потому что сил не хватало и потому что они все больше оказывались между двух огней. Национально-освободительная война югославского народа приняла такие масштабы, что в гитлеровской ставке районы, контролируемые партизанами, стали называть «коммунистическим государством».

Сведения о конференции руководителей США и Англии в Касабланке еще больше встревожили нацистских лидеров насчет положения в Восточном Средиземноморье. Они рассматривали его как один из возможных районов высадки экспедиционных сил союзников и продвижения их в Дунайский бассейн. Ведя в балканских горах войну с «коммунистическим государством», нацисты все время беспокойно озирались на побережье: не начнется ли высадка? Однако в «Вольфшанце» тогда еще не знали, что на Вашингтонской конференции союзников, состоявшейся в середине мая 1943 г., американцы отвергли так называемый балканский вариант Черчилля, ибо для американского империализма Восточное Средиземноморье не представляло такого интереса, как для британского. Главные усилия союзники направляли на Италию.

На западном участке «Крепости Европа» главные проблемы связывались с Францией. Она теперь рассматривалась не только в качестве источника обширных вспомогательных ресурсов для военной экономики рейха, но и как «французское предполье» против возможного англо-американского вторжения из Атлантики или Средиземного моря. С 11 ноября 1942 г. территория Франции была полностью оккупирована немецкими и итальянскими войсками. Правда, «военный главнокомандующий во Франции» генерал Карл фон Штюльпнагель объявил, что страны «оси» вступили в южные районы Франции и на Корсику не как захватчики, а в качестве союзников. Но действия Штюльпнагеля не оставляли для «суверенного французского правительства» — вишистского — никаких прав в области реальной политики и ведения хозяйства.

После Сталинграда во Франции с особой силой вспыхнуло движение Сопротивления. По данным журнала ОКВ, число «актов саботажа» во Франции в 1943 г. по сравнению с предшествующим годом возросло втрое. Требования нацистов выдачи французского флота в Тулоне, немедленной поставки 5 тыс. грузовых автомашин, изъятие оружия, снаряжения и запасов для нужд вермахта, оборудования авиазаводов, наконец, жестокая военная диктатура — все это вызывало ненависть французов к оккупантам, постепенно ослабляло позиции гитлеровцев и их ставленников и входило в противоречие с задачами германской стратегии в Западной Европе.

Трудности обстановки во Франции нацисты стремились преодолеть обычным способом — усилением террора. Штюльпнагель имел задачу поддерживать и укреплять режим Петэна—Лаваля, не допуская какой-либо возможности французского вооружения. Он чрезвычайно холодно отнесся к жалким просьбам Лаваля разрешить создание хотя бы самой маленькой по численности армии, пригодной пусть только для противовоздушной обороны. Он оставил ничтожный «символический флот». Личный состав французской зенитной артиллерии был объявлен «неблагонадежным» и распущен, а в некотором усилении «мобильной гвардии» — отказано. Причина такой сверхосторожности объяснялась просто: генеральный штаб не хотел «иметь перед лицом предстоящего вторжения союзников какие-либо французские военные соединения в тылу»¹⁶.

В Берлине в 1943 г. опасались англо-американских десантов во Франции, тем более что не ощущалось недостатка в заявлениях на этот счет из Лондона и Вашингтона. Какие силы мог противопоставить главнокомандующий на Западе фельдмаршал Рундштедт англоамериканскому вторжению через Ла-Манш теперь, когда вермахт нес поражение за поражением на Восточном фронте? Округ, подчиненный Рундштедту, служил до сих пор главным образом для восстановления разбитых на Востоке дивизий и формирования новых из армии резерва.

Со своими ослабленными войсками Рундштедту предстояло решать одновременно множество задач: обороняться в случае вторжения крупных сил союзников, прикрывая побережье в 2600 км; создать подвижные резервы, чтобы иметь возможность отразить высадку в Испании; готовить операцию по захвату североиспанских портов; отдавать силы на другие фронты «без серьезного ослабления обороны во Франции» и, наконец, бороться с растущим национально-освободительным движением французского народа.

Выполнение таких задач становилось делом совершенно немыслимым. По мере переброски сил на Восточный фронт позиции германской армии в Западной Европе серьезно ослабевали, поэтому в 1943 г. имелись предпосылки для успешного вторжения во Францию англо-американских вооруженных сил, для создания второго фронта в Европе, если бы его пожелали создать.

6

Отныне никто не мог остановить развитие событий. Кто мог «ограничить» войну теперь, когда все предоставлялось решать силе? Кто был в состоянии «сдержать» ее в каких-то «ограниченных» рамках? Все, чем можно было уничтожить другого, немедленно приводилось в действие.

США и Англия вели против Германии наступление стратегической авиацией. Западные стратеги считали, что так можно победить. И они противопоставляли воздушные налеты сражениям Красной Армии на Восточном фронте. Британский военный кабинет отдал приказ: «Целями командования бомбардировочной авиации против Германии являются не фабрики и другие военные объекты, но моральное состояние гражданского населения врага, особенно промышленных рабочих».

Стратегическое наступление авиации союзников началось в апреле 1942 г. Оно совершалось против крупных городов налетами 300—500, а потом 1000 бомбардировщиков. Первое наступление «тысячи бомбардировщиков» состоялось 30 мая 1942 г. против Кёльна. После полуночи бомбардировщики сбросили 1,5 тыс. т бомб. Сгорело до 3,5 тыс. домов, предприятий. На следующий день Черчилль поздравлял Харриса с большой победой. План состоял в уничтожении 50 наиболее крупных германских городов.

Следующей после Кёльна целью для «тысячи бомбардировщиков» стал Бремен. Затем последовали Дюссельдорф, Дуйсбург, Франкфурт-на-Майне и другие города. Директива британского командования гласила: «До основания уничтожить старый ганзейский город Гамбург»¹⁷.

Ровно в полночь 24 июня 1942 г. город бомбили в течение двух часов 740 английских самолетов. На следующий день прилетели 122 американских «Б-17». Ночью 739 бомбардировщиков сбросили еще около 2,5 тыс. т бомб. Так шло шесть суток подряд. Около 100 тыс. горожан было убито и ранено. Почти 300 тыс. зданий и 580 предприятий разрушено. После завершения операции маршал Харрис доложил премьеру: «Гамбург исчез с географической карты».

Авиация союзников все более расширяла масштабы действий. Продвижение Красной Армии, а потом и сухопутных сил союзников уменьшало германскую аэродромную сеть. Переключение все больших материальных средств на поддержание мощи сухопутных войск вермахта, сражавшихся на советско-германском фронте, ограничивало развитие гитлеровских ВВС. Они несли растущие потери особенно в истребителях во время налетов союзной авиации, численность которой возрастала и навигационная техника улучшалась.

Стратегическая бомбардировочная авиация Англии и США стала сосредоточивать усилия также и на разрушении германских транспортных средств и заводов, производящих Жидкое топливо, и складов горючего. Эти группы целей подвергались одновременным ударам, хотя почти до конца войны союзники с трудом согласовывали вопрос об их первоочередности. И в то же время английская авиация продолжала свои удары по городам, направляя на эти цели до двух третей авиации.

Несогласованность и неясность в организации воздушного наступления компенсировались массовостью бомбардировок, становившихся тем интенсивнее, чем слабее оказывалось сопротивление. Дезорганизация транспорта, падение добычи угля, производства стали и подрыв снабжения жидким топливом постепенно становились наряду с разрушением множества германских городов итогом действий стратегической авиации союзников.

Забегая несколько вперед, скажем, что особое впечатление на нацистских руководителей произвел дневной налет около тысячи американских бомбардировщиков на заводы искусственного горючего в центре и на востоке Германии в мае 1944 г. По мнению Шпеера, этот налет «положил начало новой эпохе воздушной войны; он означал конец германских вооружений». Несмотря на безусловное преувеличение (объем выпуска военной продукции продолжал расти до второй половины 1944 г.), урон был ощутимым. После налета ежедневная продукция упала с 5850 т до 4820 т. Несмотря на имеющиеся резервы в 574 тыс. т авиагорючего, их не могло хватить надолго.

Шпеер помчался к Гитлеру в Берлин, чтобы сообщить о положении дел. Кейтель заявил: «Мой фюрер, мы преодолевали многие трудные ситуации, преодолеем и эту!». Однако пришлось срочно собрать промышленников, чтобы обсудить положение дел. Они пришли к заключению: если налеты будут продолжаться, положение с горючим резко ухудшится.

Все же в течение 16 дней удалось восстановить объем производства горючего. Но 28 и 29 мая последовали новые американские налеты на заводы жидкого топлива, включая румынские нефтепромыслы Плоешти. Выпуск горючего упал наполовину.

Здесь мы наблюдаем феномен, дающий немалый материал для размышлений. Ни колоссальное техническое превосходство союзников, ни несравнимое в их пользу соотношение сил в воздухе, ни беспощадность интенсивных бомбежек, по единодушному мнению и победителей и побежденных, не оказали решающего влияния на победу, не сломили рейх. Он был повержен, лишь когда была сломана та сила, с помощью которой нацизм хотел завоевать Советский Союз, — сухопутная армия агрессоров.

7

Одной из характерных черт образа мышления гитлеровского руководства как до войны, так и в ходе ее была органическая слабость в умении оценивать войну в широких масштабах. Опытнейшие профессионалы ведения военных операций, они тускнели, когда ход событий ставил перед ними задачи, где требовался особый размах мышления. где военная стратегия тесно переплеталась со стратегией политической и экономической. У них на всем лежала какая-то печать узкооперативного свойства. Решения в области военного руководства, которая связана со стратегией, политикой, экономикой, постоянно выглядели авантюристическими и малокомпетентными. В этом отражалось многое: и метод подбора руководящих военных кадров, и традиционное «центральноевропейское» мышление генералитета, и другие обстоятельства.

Но главное заключалось, конечно, в глубокой недооценке способности Советского Союза вести войну во всех отношениях на уровне самых современных требований.

Перед Берлином к весне 1943 г. стояла масса проблем. И нацистское руководство сделало еще одну попытку разрешить их одним ударом. Правильно понять его стратегию лета—осени 1943 г. можно, лишь рассматривая ее в тесной связи с военно-экономическим положением фашистской Германии.

Несмотря на ряд тяжелых военных неудач, главари гитлеровского рейха стремились мобилизовать все силы на дальнейшее ведение войны «до полной победы». Они смогли в какой-то мере разрешить острую проблему рабочей силы, вызванную мобилизацией в армию до 1943 г. 11,2 млн. человек и ростом потерь.

В конце мая 1943 г. в германской экономике работало, как мы упоминали, 7 млн. военнопленных и насильственно угнанных. Максимальным использованием ресурсов Германии, «тотальным» грабежом оккупированных стран мощные концерны все же вплоть до середины 1944 г. постоянно поднимали выпуск военной продукции. В 1943 г. она составляла около четырех пятых всей продукции страны. В январе началась реализация расширенной программы выпуска танков, что позволило за год увеличить их число по сравнению с 1942 г. в 2,5 раза, а производство штурмовых орудий — в 4 раза.

В 1943 г. авиационная промышленность выпустила 22 тыс. самолетов по сравнению с 13 тыс. в 1942 г. Среднемесячный объем производства артиллерийско-стрелкового вооружения за год возрос почти в 2 раза. Крайне остро, как и в течение всей войны, стояла проблема снабжения фронта горючим, смазочными маслами, каучуком.

И все же, несмотря на ряд узких мест, в результате тотальной мобилизации Германии удалось к лету 1943 г.. значительно повысить выпуск военной продукции и в целом сохранить общую численность вооруженных сил.

Стратегический план на лето 1943 г. — это попытка установить равновесие между целями и возможностями. Он представлял собой последнее усилие нацистов, направленное к тому, чтобы выйти из кризисной ситуации, удержать Европу и прежде всего то главное, ради чего рейх начал войну, — продовольственную базу и земли Украины, руду, уголь, металлургию Донбасса, господство на Черном море и на Балтике, самые богатые области «восточного пространства». Этот план — последняя попытка вновь захватить инициативу в борьбе с Советским Союзом, изменить ход войны в пользу Германии. Теперь стратегический успех или провал самым непосредственным образом вторгались в промышленно-экономические и финансовые расчеты.

После того как гитлеровские войска оккупировали Донбасс, монополии немедленно бросились вслед за армией и стали расхватывать добычу. Но какое разочарование ожидало их! Советские люди в июне—октябре вывезли с Украины на восток 283 крупных предприятия, демонтировали и эвакуировали важнейшее оборудование, вывели из строя почти все агрегаты, которые невозможно было увезти. Захватчикам требовались длительные сроки для восстановления экономики Донбасса. Правда, крупными капиталовложениями предполагалось помочь восстановлению производства.

Лишь к ноябрю 1942 г. удалось договориться насчет дележа основных предприятий. Круппу «достались» краматорские заводы, Маннесману — металлургический завод в Таганроге, акционерному обществу «Среднегерманская сталелитейная промышленность» — ряд заводов и фабрик в Каменске и Днепропетровске, компании «Герман Геринг» — заводы «Коминтерн», «Карл Либкнехт», «Артем» в Днепропетровске и Нижнеднепровске, обществу «Сименс-Шуккерт» — завод в Рутченково и т. д.

Монополии рассчитывали к весне 1943 г. дать «непрерывный поток промышленной продукции для рейха». Так, Флик обещал добывать ежедневно более 2 тыс. т марганца. «Положение с обогащением руды в течение весны будет налажено, — сообщал он 31 марта 1943 г. — Общая потребность в марганцевой руде для Германии и германских союзников будет удовлетворена». Добыча железной руды увеличилась на 15 тыс. т ежедневно¹⁸. На совещании 15 января 1943 г. о развертывании металлургического производства в масштабе комплекса «Днепр—сталь» был сделан вывод, что только предприятия Каменска будут давать рейху ежемесячно 105 тыс. т стали. Дальнейшие перспективы с точки зрения извлечения сверхприбылей за счет террора и принуждения рабочих представлялись германским монополиям внушительными.

Понятно, что, когда наступление Советской Армии стало угрожать потерей Донбасса, интересы монополий, стремление экономически обеспечить ведение войны в решающей степени воздействовали на стратегические расчеты. На совещании в «Волчьем логове» 12 марта, где обсуждались дальнейшие планы, Гитлер заявил: «Донецкая область для нас — это самое главное. Она будет атакована. Для нас чрезвычайно важно ничего там не потерять»¹⁹. По свидетельству Манштейна, на совещании в штабе группы армий «Юг» в марте 1943 г. Гитлер говорил, что совершенно невозможно отдать Донбасс даже временно. «Если бы мы потеряли этот район, то нам нельзя было бы обеспечить сырьем свою военную промышленность... Что касается никопольского марганца, то его значение для нас вообще невозможно выразить словами. Потеря Никополя... означала бы конец войны. Далее, как Никополь, так и Донбасс не могут обойтись без электростанции в Запорожье»²⁰. Эта точка зрения, продолжает Манштейн, имела решающее значение для Гитлера в период всей кампании 1943 г. Филиппи и Гейм подчеркивают, что Гитлер исключал возможность сдачи Донбасса и отхода на какие-либо другие позиции в тылу²¹.

Снова, как и в прошлые годы, экономические требования, интересы военного производства влияли непосредственно на оперативные и стратегические планы фашизма. Эти требования в немалой степени предопределили районы сосредоточения в 1943 г. главных усилий вермахта в центре советско-германского фронта. Они способствовали выбору форм борьбы. Однако экономические задачи решались в рамках широких стратегических расчетов, основу которых составляли надежды на разгром главных сил Советской Армии и на прочный захват стратегической инициативы.

Нацистских лидеров серьезно беспокоило быстрое падение престижа империи. Они не видели иного способа вновь поднять свой авторитет в глазах союзников, нейтралов и остального мира, кроме военного успеха. Уже в зимние месяцы Гитлер не скрывал намерения «летом вернуть то, что зимой было потеряно». Позже, когда появилось решение атаковать советские войска на Курской дуге, он с непоколебимой уверенностью заявил: «Победа под Курском должна стать факелом для всего мира»²².

В письме от 16 февраля к Муссолини своей первой задачей Гитлер назвал восстановление на Востоке «нового крепкого стабильного фронта, занятого немецкими войсками». Решив после окончания распутицы опять перейти в наступление на Восточном фронте, он надеялся, что «Советский Союз... все-таки в какой-то день должен будет рухнуть».

8

Намерение вновь попытаться изменить ход войны в пользу Германии сложилось не сразу. Шли споры, вызываемые многими колебаниями, разными оценками ситуации, столкновением самых различных, порой противоположных мнений внутри нацистской верхушки. Сначала даже появился термин «ничейный исход». Вряд ли кто-нибудь вполне ясно представлял себе, что это значит. «Ничейный исход» связывали со смутными надеждами добиться мира с Советским Союзом, истощив его наступательные возможности. «Должны же в конце концов иссякнуть наступательные силы русских!» — восклицал Манштейн, активный сторонник «ничейного решения». Истощить Красную Армию «рядом ударов», а потом «добиться на Востоке по меньшей мере равновесия сил» — такого замысла придерживались Манштейн и некоторые его сторонники.

По-иному думали адмиралы. Редер давно не считал возможной победу над Советским Союзом. Он видел основу дальнейшей стратегии в использовании противоречий между партнерами антигитлеровской коалиции и в перенесении центра тяжести ведения войны против Англии и США. Редер, пожалуй, отчетливее других признал: Советский Союз победить нельзя. Как и год назад, он придерживался мнения, что судьба войны решится на море, и такие расчеты особенно укрепились у него после поражения итало-германских войск в Северной Африке.

Вариант Редера приобрел сторонников в Италии. Он обсуждался в германских и итальянских штабах и стал предметом дискуссии во время встречи Гитлера с Муссолини весной 1943 г. Итальянцы ждали активной помощи Германии в Средиземноморье. Главной предпосылкой немецкой поддержки должно было стать «полное истощение» Красной Армии в сражениях на Восточном фронте.

В общем итоге к весне 1943 г. возникло намерение сразу после периода распутицы возобновить активные действия против Советского Союза, ослабить его, лишить наступательных возможностей и стабилизировать Восточный фронт, прочно закрепив за собой прежде всего Донбасс. Затем высвободить часть дивизий на Востоке, перебросить их против ожидаемого вторжения в Италию, отбить атаки англо-американских войск и удержать в седле итальянского союзника.

Чем ближе к лету, тем замысел становился активнее и решительнее. Одновременно с последних чисел апреля германская разведка все более определенно сообщает о наступательных планах Красной Армии. «Советское командование планирует на лето и в значительной степени подготовило крупные наступательные операции с широко поставленными целями», — сообщается 20 апреля. Причем главная вероятная задача — удар «против северного фланга группы армий "Юг" с целью: Днепр»²³. В такой оценке германскую разведку укрепил первомайский приказ И.В. Сталина. «В случае, если существование этого приказа будет подтверждено, — делала вывод разведка, — то отсюда следует, что оборонительно-выжидательная тактика русских в настоящее время является лишь временной и что следует ожидать крупного русского наступления»²⁴. Разведка группы армий «Юг» 1 мая сообщает о подготовке советских войск к наступлению, вероятно, на Харьков—Днепропетровск и через Донец к Днепру или Азовскому морю. В мае немецкая разведка уже вполне уверенно говорила о подготовке советского крупного летнего наступления, которое «согласуется с военными мероприятиями союзников», и о наличии в руках советского командования больших резервов, численность которых, по ее мнению, «впервые за эту войну с Россией достигла такой величины»²⁵.

Возникает вопрос: оценило ли в полной мере фашистское руководство выводы своей разведки насчет возросших возможностей Красной Армии и планов ее командования? По всей вероятности, нет, ибо в противном случае трудно объяснить устойчивость надежд на изменение хода войны. Подготавливая свое последнее наступление, Гитлер и его генералы не излечились от патологической недооценки Советского Союза, хотя отрезвление уже наступало. Военное командование не сознавало, что Советский Союз добился перелома не только на фронте, но и в тылу, что не может быть и речи ни об «истощении» Красной Армии, ни о «ничейном решении», ни о победе Германии.

Фельдмаршал Манштейн, командующий группой армий «Юг», предложил при переходе советских войск в наступление «пропустить» их до линии Мелитополь—Днепропетровск, «освободив» путь через Донбасс на Нижний Днепр, а тем временем подготовить в тылу крупные силы, ударить во фланг и разгромить советские войска, сделав, таким образом, шаг к «ничейному результату». Но Гитлер категорически отклонил всякую возможность вступления Красной Армии в Донбасс, хотя бы временно. Взамен был предложен план «опережающего удара» подальше от Донбасса, в районе Курской дуги. Так в один из весенних вечеров заседавшие в «Волчьем логове» генералы вместе с фюрером пришли к окончательному решению провести летом новую операцию. Ее назвали «Цитадель».

9

«Я решил, как только позволит погода, провести наступление "Цитадель" как первое наступление в этом году» — так начинал Гитлер свою новую директиву, полную неясностей и неопределенностей.

Этому наступлению он придает решающее значение. Оно должно быть проведено быстро и с сокрушающей силой. Оно «должно дать нам в руки инициативу на весну и на лето текущего года». Поэтому все приготовления следует проводить с величайшей тщательностью и энергией. На направлении главных ударов необходимо использовать лучшие соединения, лучшее оружие, лучших руководителей, наибольшее количество боеприпасов. Каждый командир, каждый солдат должен проникнуться мыслью о решающем значении этого наступления. Победа под Курском должна стать маяком для всего мира.

Но маяком, дающим какие сигналы? О бедствии? Об окончании бурного плавания? Самое поразительное заключалось в том, что директива не давала и не могла дать ясной конечной цели. Она состояла лишь в одном: воевать во имя войны. Или: подольше удерживать Донбасс.

«Цель наступления, — говорилось далее, — состоит в том, чтобы путем максимально сосредоточенного, решительного и быстрого удара из районов Белгорода и южнее Орла окружить вражескую группировку, находящуюся в районе Курска, и уничтожить ее концентрическим наступлением».

Особо подчеркивалась необходимость «максимального массирования ударных сил на узком участке» с тем, чтобы «одним ударом пробить оборону противника, добиться соединения обеих наступающих армий и замкнуть кольцо окружения». Предполагалось наступать в «максимальном темпе», а после окружения курской группировки «быстрыми ударами» со всех направлений «ускорить ее ликвидации и т. п. — словом, весь набор теперь уже ставших столь известными премудростей «блицкрига»²⁶.

В «Вольфшанце» догадывались, что советскому командованию, вероятно, известны их планы и уж безусловно — их методы. Тем не менее не отказывались от наступления по старой схеме, рассчитывая на новые тяжелые и сверхтяжелые танки и самоходные орудия, которые, по их мнению, «абсолютно уравнивают любое увеличение советских сил».

Гитлер не желал начинать наступление без новых танков — «тигров», «фердинандов» и «пантер», которые еще не прибыли. В конце мая Гитлер и его советники полагали, что нужно «день икс» отодвинуть, хотя и опасались роста мощи обороны на Курской дуге и увеличения активности партизан, мешавших подготовке наступления. Генерал Хейнрици писал позже: «В тылу группы армий Центр" действия партизан приняли невиданный до сих пор размах». Время от времени, продолжает он, «ударные дивизии пришлось направлять против партизан, чтобы суметь обеспечить дороги для подвоза снабжения»²⁷.

Разведка уточняла: численность резервов Советской Армии «превосходит все, что было когда-либо раньше». Когда 12 мая пришли сведения о полном крушении в Северной Африке, Цейтцлер высказал мнение: необходимо ускорить начало операции «Цитадель» как гораздо более важной. Гитлер, Кейтель и Йодль сомневались: подходящий ли это момент для удара под Курском, особенно после падения Туниса, что произвело тяжелое впечатление в Италии. Не правильнее ли на случай «внезапного развала Италии» отказаться от замысла наступления на Востоке и сразу высвободить достаточные силы, чтобы бросить их в Италию?

Но вместе с тем понимали все: решающий фронт — советско-германский. «Важнейшим для Гитлера, — пишет Хейнрици, — было достигнуть успеха в России» путем наступления, которое дало бы возможность удержать Восточный фронт и подействовало бы ободряюще на союзников²⁸.

Все еще задерживали «сверхтяжелые танки». Гитлер решился опять перенести начало операции, теперь на конец июня. За этот период, как он полагал, танковые подкрепления прибудут и одновременно можно будет получить более ясное представление о намерениях Италии.

Цейтцлер, один из главных составителей плана «Цитадель», в июне стал серьезно сомневаться в удаче, «так как главным условием успеха является внезапность нападения на противника, а достигнуть ее уже невозможно». Гудериан, как инспектор танковых войск, выразил неуверенность в успехе курского наступления, «так как русские построили чрезвычайно сильную противотанковую оборону». В генеральный штаб поступили донесения, что «русская оборонительная дуга под Курском прикрыта тремя глубокими рядами минных полей, вследствие чего местность непригодна для наступления танков», и что «русская пехота прошла длительную подготовку в тесном взаимодействии со своими танковыми подразделениями»²⁹.

Но 18 июня Гитлер отбросил сомнения. Прибытие танков «тигр» и новых самоходных орудий до начала июля теперь гарантировалось. В тот же день фюрер собрал командующих на последнее совещание.

— Несмотря на неоспоримые трудности, борьбу за Курскую дугу — сказал он, — я встречаю с уверенностью. Еще никогда в русском походе немецкие войска не были лучше подготовлены и оснащены таким превосходным тяжелым оружием. Перед вермахтом поставлена теперь задача: в России—Финляндии обеспечить Восточный фронт, а в пространстве Средиземного моря и в Атлантике оборонять Европу в ее границах. Оставить на произвол судьбы такие важнейшие районы, как Донбасс на Востоке и Балканы на Юге, невозможно.

А еще через неделю Гитлер назначил окончательный срок начала операции «Цитадель» — 5 июля 1943 г.

10

К весне 1943 г. обстановка на всех фронтах изменилась в пользу Советского Союза. Прорыв блокады Ленинграда, ликвидация сопротивления под Демьянском, широкое наступление на юге стали крупнейшими событиями зимы 1942/43 г. После ряда боев в центре советско-германского фронта положение стабилизировалось. В тылу германских войск активизировали действия партизаны.

Советское Верховное Командование раскрыло планы Гитлера на лето 1943 г. Г.К. Жуков докладывал 8 апреля в Ставку: «Исходя из наличия в данный момент группировок против наших Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, я считаю, что главные наступательные операции противник развернет против этих трех фронтов с тем, чтобы, разгромив наши войска на этом направлении получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению... Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника»³⁰.

Следует считать выдающимся достижением военного искусства полное единство мнений высших советских военачальников весной 1943 г. о вероятных действиях врага и необходимых контрмерах. Обсуждение плана операций в Ставке 12 апреля привело к выводу о необходимости построить прочную, глубоко эшелонированную оборону в первую очередь в районе Курской дуги. К концу мая—началу июня разведка дала подробные сведения о германских намерениях нанести мощный удар по Центральному и Воронежскому фронтам с использованием новых танков «тигр» и самоходных орудий «фердинанд».

Сведения о новом тяжелом танке «тигр» передал из Берлина в апреле разведчик Тедди. В Центр были сообщены данные о сильных и слабых сторонах этого танка — толщина брони, скорость, уязвимые места и т. д.³¹ «Знание этих, хотя и неполных, тактико-технических возможностей "тигра" имело важное значение. Опираясь на наши и другие сведения разведки, советское командование сумело задолго до Курской битвы подготовить мощные противотанковые средства»³².

Решение встретить немецкое наступление огнем всех видов глубоко эшелонированной обороны, мощными ударами авиации и контрударами резервов после многократных обсуждений было принято окончательно в середине мая. Замысел был продуман до деталей, с тщательнейшим учетом всех сильных и слабых сторон противника. Западногерманский историк пишет: «Еще никогда и никто не был так прекрасно осведомлен о предстоящем наступлении, как Советы о германской операции "Цитадель". И они одновременно подготовили контрнаступление. Когда немцы снизу и сверху достаточно пробились в передовую линию фронта и все их силы были туда введены, началось советское наступление севернее Орла. Там немцы не имели достаточных сил, потому что все они были скованы и уничтожены на Курской дуге, а русские сосредоточили под Орлом превосходящие силы»³³.

На Курской дуге перед немецкими позициями выросла глубоко эшелонированная, необычайно прочная оборона советских войск, готовая преградить путь таранным ударам вермахта. Крупные резервы, расположенные в тылу и на широком фронте, грозно нацеливались на центральный и южный участки германского фронта, на фланги изготовившихся к атаке армий Манштейна и Клюге. Советское командование внимательно следило за всеми подготовительными действиями врага. 2 июля Ставка Верховного Главнокомандования оповестила командующих фронтами: германское наступление следует ожидать между 3 и 6 июля. Все было приведено в полную готовность.

И когда на рассвете 5 июля фронт взорвался начавшимся летним наступлением гитлеровской армии на Курской дуге, отпор последовал немедленно. А.М. Самсонов пишет: «Грандиозная по своим масштабам, напряженности и результатам битва началась не так, как ее замышляли гитлеровские генералы, но остановить ее ничто уже не могло. В ожесточенные сражения на Курской дуге постепенно было вовлечено свыше 4 млн. человек, около 70 тыс. орудий и минометов, около 13 тыс. танков и самоходных орудий, до 12 тыс. боевых самолетов. Особенно ожесточенный характер носили развернувшиеся крупнейшие танковые сражения, которые не имели себе равных за всю вторую мировую войну»³⁴.

Советские войска с первых же дней затормозили яростный натиск мощных немецких клиньев. «Рано утром 5 июля 1943 г. началось давно ожидаемое русскими германское наступление, — пишет в комментариях к журналу военных действий ОКВ западногерманский историк В. Хубач. — Наступательный порыв был большим, южной группе удалось продвинуться почти на 15 км. Но наши потери в танках были значительными, особенно из-за мин... В северной группе генерал-полковник Модель еще придерживал танковые части и вклинился пехотными силами в главную полосу обороны противника.

Минные поля, глубокие проволочные заграждения, фланкирующие сооружения, противотанковые препятствия доставляли продвижению чрезвычайные трудности и вели к большим задержкам. Многочисленные гнезда сопротивления в глубине боевой зоны, сильные резервы и ожесточенная оборона каждого метра земли приносили наступающему тяжелые потери. На поле боя, везде подготовленном для обороны, наше дальнейшее наступление приводило лишь к постепенному захвату территории; русские контрудары вызывали кризисы. Крупные русские бомбардировочные соединения, которые численно значительно превосходили немецкие воздушные силы, день за днем атаковали основные немецкие группировки»³⁵.

Войска Центрального и Воронежского фронтов под командованием генералов К.К. Рокоссовского и Н.Ф. Ватутина упорно отстаивали каждый метр земли. В результате первых четырех дней боев не могло быть сомнений, что «быстрый» срез Курской дуги не удался.

Возникла острая необходимость ввода дополнительных сил. Гитлеровской ставке не оставалось ничего другого, как разрешить фельдмаршалу Манштейну использовать резервы, «после того как он признает возможным выдвинуть их из района Харькова». Такое же право получил и Клюге: ввести две резервные дивизии. Значит, предвидение советского командования сбывалось: немцы на пятый день решили бросить в сражение все свои силы, включая резервы, и еще больше ослабляли другие участки фронта. А против них уже стояли в готовности крупные силы Советской Армии.

Битва под Курском приближалась к кульминационному пункту. В последующие двое суток германским танковым войскам удалось пробиться в направлении Обояни. Советские армии Воронежского фронта стояли насмерть. Эсэсовский танковый корпус с большими потерями вырвался к деревне Прохоровка, другой — расширил фронт прорыва к северо-западу. Наступление 4-й танковой армии Гота снова стало развиваться. В «Вольфшанце» настроение приподнялось, появились новые надежды. Хотя успех совпал с начавшейся 10 июля высадкой англо-американских войск на побережье Сицилии, из ставки Гитлера в этот день последовал приказ: «Операцию "Цитадель" продолжать».

Но уже на следующий день в «Вольфшанце» убедились: на Курской дуге «требуемый большой успех едва ли может быть достигнут». В сражение двинулись из резерва советская 5-я гвардейская танковая армия генерала П.А. Ротмистрова и 5-я гвардейская армия генерала А.С. Жадова, которым предстояло совместно с другими армиями разгромить войска Гота и Кемпфа.

Новое поддержанное крупными силами авиации немецкое наступление на высоты под Ольховаткой захлебнулось. Журнал военных действий ОКВ отмечал: «11 июля 1943 г. ...9-я армия ввиду ожесточенного сопротивления противника продвинулась только на 2—3 км»³⁶. Фельдмаршал Клюге пришел в отчаяние: без ввода свежих соединений продвигаться невозможно. Он бросил в огонь последние резервы, совершенно ясно понимая, что «танковый рейд» в тыл Курской дуге сорван.

Однако из «Вольфшанце» истерически требовали: наступление продолжать! Пусть «быстрого успеха достигнуть нельзя». Но «надо по возможности с наименьшим уроном нанести наибольшие потери противнику». Отныне все чаще и чаще речь стала идти не о победе под Курском, а об «ослаблении» Советской Армии, не о «сокрушении», а о «перемалывании». Так уже на пятый-шестой день битвы последняя военная авантюра фашизма увязла в непробиваемой обороне на перепаханной снарядами, искореженной гусеницами танковых армий, покрытой телами павших курской земле.

Да, резервы определили исход битвы и поворот всей борьбы. Только не в том направлении, на которое рассчитывали гитлеровские генералы.

Кульминационный пункт обозначился 11—13 июля. В «Вольфшанце» с особым нетерпением ждали сведений из района боев между Донцом, Обоянью и деревней Прохоровкой («донецкий треугольник»). Сражавшаяся на этом участке 69-я армия генерала В.Д. Крюченкина устояла под ударом германских танковых масс, смогла отделить друг от друга обе наступающие танковые армии — Гота и Кемпфа — сковать их с флангов. Гитлер с гневом читал донесения генералов: они не в состоянии своими силами выполнить задачу.

Пришлось согласиться с мнением Манштейна — сделать последнюю попытку прорыва танковым ударом на северо-восток. Быть может, таким путем удастся захватить в клещи стойкую 69-ю армию, которая продолжает сражаться в узком «донецком треугольнике», доставляя много неприятностей и Манштейну, и Гитлеру. Пока «треугольник» не падет, нельзя и думать об успехе атаки на Курск с юга.

Два дня шли упорные бои. Под натиском танков армия Крюченкина отступила лишь на десяток километров и у Гостищева снова остановилась, теперь в верхнем углу «треугольника». Устремленные к северу бронетанковые колонны Гота подвергались растущему нажиму советских войск с трех сторон. Танковая армада ползла все медленнее, оставляя позади все больше горящих машин.

Нервное напряжение в ставке Гитлера достигло предела. Теперь, сообщали из штаба Манштейна, танковый корпус генерала Брейта повернет к востоку и «треугольник» будет очищен. Одновременно генерал Кнобельсдорф со своим танковым корпусом прорвется на Обоянь и создаст плацдарм за рекой Псел. Отсюда недалеко и до Курска.

Но одновременно в бункер под Растенбургом начали приходить и другие вести. Наиболее тяжким ударом для Гитлера могло стать советское наступление на «Орловском выступе», иными словами, в тыл армиям, которые все без остатка втянулись в борьбу на Курской дуге. Именно это и произошло 12 июля. С рассветом двинулись вперед Западный и Брянский фронты. Совпало одно с другим: их мощное наступление на орловском плацдарме, решительный контрудар под Прохоровкой подошедшей 5-й гвардейской танковой армии и активные действия советских войск южнее Обояни против левого фланга Гота.

В ожесточенном сражении под Прохоровкой советские танкисты окончательно сорвали натиск эсэсовского танкового корпуса. Он не смог выйти в тыл «донецкому треугольнику». Атаки в левый фланг Гота совместно с упорной обороной войск генерала А.С. Жадова к югу от Обояни полностью остановили наступление на Курск с юга.

И если днем 12 июля в «Вольфшанце» убедились в безусловном провале наступления Манштейна, то поздно вечером там могли уже не сомневаться в проигрыше всей Курской битвы. Когда над пылающей землей великого сражения и над обманчиво тихим сосновым лесом в идиллическом уголке Восточной Пруссии, откуда шли вое нити управления военной машиной, опустилась ночь, обитатели ставки Гитлера знали точно: Красная Армия целый день сокрушала их «Орловский бастион», а вместе с ним подрывала все здание военной стратегии «третьего рейха».

Представляет интерес оценка событий тех дней, данная бывшим офицером штаба группы армий «Центр» Г. Гакенхольцем: «Сила и прежде всего пробивная мощь начавшегося 12 июля русского контрнаступления на северном и восточном участках Орловской дуги оказались для нас страшной неожиданностью. Непостижимо, что русские оказались способны летом осуществить наступление с таким успехом. Впечатление, что с провалом операции "Цитадель" и с русским контрнаступлением 12 июля 1943 г. наступил поворотный пункт германо-русской войны и окончательный оперативный перелом в пользу врага, для всех нас, переживших это в отделе руководства группы армий "Центр", стало тогда абсолютно ясным»³⁷.

Гитлер буйствовал. По свидетельству Цейтцлера, он требовал продолжать наступление. И оно тянулось еще несколько дней. Но пришлось понять: наступил момент, когда фюрер, генералы, вся армия бессильны влиять на ход событий. Советские войска истощили наступательные возможности вермахта. Уже 16 июля немецкие армии быстро отступали. Пал «Орловский бастион». Советские войска освободили Белгород и Харьков. Перед ними открывался путь на Украину.

11

Мрачные раздумья и смятение охватывали всех — и в бункерах «Вольфшанце», и на фронте, — кто возлагал так много надежд на летнее наступление. На земле Курской дуги нашли смерть тысячи солдат вермахта; здесь сгорели сотни новых танков, были развеяны в прах все иллюзии относительно поворота в ходе борьбы, которыми еще питал себя после Сталинграда германский генеральный штаб.

Ни одна из надежд не оправдалась. Ни один расчет не оказался верным, хотя бы приблизительно. Вермахт не стал щитом германских монополий на восточных форпостах Донбасса. Круппу и Флику, Маннесману и Плейгеру оставались считанные недели, чтобы внести поправку в балансы и убраться с заводов, которые они даже не успели переименовать.

К середине сентября Манштейн был уже не в состоянии сдерживать натиск. Советские войска выбили его армии с Левобережной Украины и из Донбасса и выходили на широком фронте к Днепру, завершая разгром германской группировки войск.

Опасность полного прорыва фронта заставила Гитлера приказать общий отход за Днепр и отступление с Кубанского плацдарма в Крым. Стремительно преследуя противника, советские войска с ходу форсировали Днепр, захватили множество плацдармов и тем разрушили надежды на создание целостной обороны «восточного вала».

Весь южный участок немецко-фашистского фронта снова рушился. Выбора не оставалось. Гитлер в начале октября пошел на крайние меры. «Принимая во внимание напряженную обстановку на Востоке, — говорится в журнале ОКВ от 4 октября, — верховное командование указывает, что Восточный фронт должен получить помощь и для этого следует пойти на риск на других театрах военных действий»³⁸. Было окончательно решено очистить Южную Италию и отступить к северу, в Апеннины, на более короткие подготовленные позиции «Бернгард» и «Монте Кассино». Высвобожденные таким образом войска срочно направлялись на Восточный фронт. Танковые дивизии на итальянском фронте заменялись пехотными, а свежие дивизии из Италии Цейтцлеру предстояло заменить разбитыми на Днепре.

Так Советская Армия облегчила вступление англо-американских войск в Италию и их движение до ее центральных районов. К середине ноября союзники достигли новой линии немецкой обороны по реке Сангро.

5 октября Кейтель пришел к выводу: угроза вторжения союзников во Францию в этом году миновала и поэтому необходимо послать с Запада на Восток еще до наступления распутицы четыре дивизии. В итоге с октября и до конца года Восточный фронт получил из Италии и Франции семь танковых и пять пехотных дивизий.

Наконец гитлеровские генералы разобрались, что им вряд ли угрожает высадка англо-американских соединений на Балканах, которой они давно ждали. 27 ноября Гитлер объявил:

— У меня сложилось впечатление, что западные державы следующий удар нанесут не из Италии, а из Англии. Действия против Балкан вряд ли можно ожидать до весны, если англо-американцы вообще их еще планируют³⁹.

Сразу же на Восточный фронт двинулся из Греции эсэсовский танковый корпус.

Так пришлось покончить со всякими попытками сохранить какую-то видимость равновесия сил на бастионах «Крепости Европа», которую нацисты старались поддерживать в течение всего 1943 г. Кризис приобретал все большую остроту.

Новое сражение — в районе Киева — закончилось победой войск 1-го Украинского фронта под командованием генерала Н.Ф. Ватутина и освобождением столицы Украины. В контрнаступление Манштейн двинул шесть танковых и моторизованных дивизий и до 25 ноября несколько стабилизировал ситуацию. Но вырвать инициативу и тем более вернуть Киев он не смог. Лишь в конце декабря ему удалось в тяжелых боях несколько прикрыть брешь на центральном украинском направлении.

Так, в конце 1943 г. вновь обнаружилась иллюзорность всех планов. Германские стратеги не ослабили Советский Союз, не вырвали у Красной Армии инициативу, но потеряли важнейшие области Украины. Они не смогли удержать и Юг Италии. Везде разбросали силы. Стены «Крепости Европа» рушились.

Гитлер уже не верил никому. И начиная с сентября 1943 г. под личиной дружественных отношений он стал готовить военную оккупацию Румынии и Венгрии.

По всеобщему признанию, на Восточном фронте отныне исключались серьезные наступательные операции. «Враг диктовал мероприятия», — кратко, но выразительно констатирует В. Хубач⁴⁰. Везде зияли бреши. Но фюрер считал, что еще не все потеряно. 8 ноября в Мюнхене он потребовал: дать фронту дополнительно по меньшей мере миллион человек. Прочесать весь тыл. Мобилизовать всех, кого возможно.

12

Судьба главного, самого давнего и, казалось, самого верного союзника рейха — Италии — уже предрешилась. В Берлине давно с настороженной тревогой следили за поразительно быстрым развитием антифашистских настроений в этой, казалось бы, колыбели фашизма. Выход имелся один — силовое давление. В первых числах июля Кейтель потребовал подчинить военные силы Италии германскому командованию: единому руководству англосаксов, уверял он, нужно противопоставить «твердое и единое руководство держав оси в районе Средиземного моря». Конечно же, военные считали, что они мыслят политически и тонко: необходимо провести в Италии «вторую фашистскую революцию» — чистку генералитета, дать отставку верховному штабу «Командо Супремо», арестовать всех антифашистов. «И тогда германо-итальянская коалиция укрепится». Не кто иной, как Роммель, должен стать единоличным командующим в районе Средиземного моря.

Муссолини целиком поддерживал политиканов из «Вольфшанце». Он предлагал ввести в Италию крупные германские силы для борьбы с нарастающим антифашистским движением.

Народное движение в Италии становилось мощным противовесом фашистской диктатуре. Гитлер не смог направить в Италию достаточного количества войск — все, что высвобождалось в Европе, поглощал Восточный фронт. И Берлин до поры до времени не рискнул формально установить германский военный режим в Италии и создать «единое командование» в Средиземноморье. Ожидаемое, как предлагали нацистские стратеги, «дружественное подчинение готовых к борьбе итальянцев руководству Роммеля» не состоялось.

Смещение 25 июля Муссолини, а затем его арест, несмотря на успокаивающие заявления главы нового правительства Бадольо о продолжении войны на стороне Германии, означали, что распад союза весьма близок. Это привело нацистов к отчаянному решению: еще одной авантюрой попытаться спасти разваливающуюся коалицию.

29 июля в 1 час ночи германской разведке удалось подслушать переговоры по радио между Рузвельтом и Черчиллем о вероятном выходе Италии из войны. Рузвельт решил обратиться на этот счет к королю Виктору-Эммануилу. «Тем самым, — делали вывод немецкие разведчики, — было получено несомненное доказательство, что в настоящее время ведутся тайные переговоры англичан и американцев с Италией»⁴¹. Когда 6 августа представители правительства Бадольо попросили Риббентропа и Кейтеля освободить Италию от союзнических обязательств, все прояснилось окончательно.

Заранее осведомленные нацистские правители действовали против своего недавнего союзника № 1 решительно и быстро (впрочем, союзы никогда не мешали гитлеровскому руководству иметь тайные планы войны с любым своим «другом»). Вступил в действие ранее составленный план «Аларих» — переброски в Италию соединений из Франции. 2 августа Кейтель отдал так называемую директиву «Ось». Под различными предлогами немецким войскам удалось проникнуть через германо-итальянскую и франко-итальянскую границы в Северную и Центральную Италию и установить параллельно с итальянцами охрану перевалов и железнодорожных станций.

На Бреннерский перевал двинулись немецкие войска, возглавляемые отрядом танков «тигр». Марш через перевал продолжался несколько суток, и вскоре ключевые позиции Северной Италии оказались под немецким контролем.

Мощное наступление антифашистских сил страны, начавшееся после свержения Муссолини, заставило Бадольо убыстрить контакты с западными союзниками. В первой половине августа итальянский представитель вел переговоры в Лиссабоне, затем в Сиракузах, где заявил представителям западных держав о готовности, нового итальянского правительства принять условия капитуляции и о боязни, что немцы немедленно применят силу. Все переговоры происходили под пристальным взглядом германской разведки.

3 сентября в Сиракузах в присутствии генералов Эйзенхауэра и Александера генерал Беддел Смит и представители итальянского правительства Кастеллано и Монтенари подписали итало-англо-американское перемирие. В тот же день германские агенты сообщили в «Вольфшанце», что в 17 час. 4 сентября «Команде Супремо» передало штабу итальянских военно-воздушных сил открытым текстом телефонограмму: «Итальянские мирные просьбы англичанами в общем и целом приняты»⁴². Германская агентура находилась в курсе всех контактов итальянцев. Она дала сведения о предложении американцев высадить в Риме воздушно-десантную дивизию, чтобы помочь итальянским частям в борьбе с двумя подтянутыми к столице немецкими дивизиями. Из ставки Гитлера немедленно последовал приказ, и оба римских аэродрома оказались в немецких руках.

В германской ставке знали также о тайном прибытии в Рим из Сицилии на итальянском корвете американской военной миссии — генерала Тэйлора и полковника Гардинера — и об их встрече с Бадольо. Американские представители тайно прожили сутки в городе, ездили по улицам в сопровождении итальянского офицера, помогавшего им пробираться через посты. Чтобы их не приняли за шпионов, они не снимали формы — их выдавали за пленных американских летчиков. В ставке Гитлера знали также, что Бадольо заявил Тэйлору: «Мы — друзья союзников, и только ждем благоприятного момента, чтобы протянуть им руку»⁴³.

Осведомленность о всех действиях своего бывшего союзника и о сроках капитуляции позволила немцам заблаговременно подвести войска к важным районам и вечером 8 сентября начать быстро и повсеместно разоружать итальянские части таким образом, чтобы англо-американские войска не смогли им помочь. Выход Италии из войны объявили «предательством». Разделенная на две части страна стала ареной ожесточенной борьбы.

Когда 13 октября правительство Бадольо объявило войну Германии и когда в тот же день союзные державы признали Италию воюющей стороной, все упростилось: итало-германский союз прекратил существование и вместе с ним своеобразным путем исчезли так и не решенные проблемы коалиционной стратегии двух самых давних партнеров фашистского блока.

Теперь Гитлер стоял перед необходимостью борьбы с англо-американскими экспедиционными силами в Италии, как и с ней самой, т. е. со своим недавним союзником и другом.

Правда, и сейчас на очень мрачном фоне появлялись свои «маленькие радости». Так, генеральный штаб сухопутных сил с особым удовлетворением отмечал, что «благодаря принятым мерам» на севере удалось разоружить итальянские войска за 24 часа, встретив лишь незначительное сопротивление. 82 генерала, 13 тыс. офицеров, 402 тыс. унтер-офицеров и солдат сложили оружие. К концу месяца 183 тыс. бывших союзников отправились в рейх, но теперь уже в качестве военнопленных.

После Сталинграда и Курска, когда поражения в России коренным образом повернули ход войны, когда в Северной Африке, Италии события пошли совсем не так, как предсказывалось, когда немецкие города оказались под ударами авиации союзников, все здравомыслящие немцы стали понимать: впереди — поражение. «Самое позднее в конце 1943 г., — писал впоследствии Гальдер, — стало вполне ясно, что война в военном отношении проиграна»⁴⁴. Для многих, как мы знаем, это стало ясным раньше.

Геббельс в конце 1943 г. начал ломать голову над проблемой выхода Германии из войны. 10 сентября 1943 г. его срочно вызвали к фюреру по весьма печальному поводу: пришло сообщение о капитуляции Италии. В этот день, видимо под впечатлением невеселых бесед в ставке, Геббельс записал в своем дневнике: «Теперь постепенно выплывает вопрос, куда мы должны сначала повернуться — в сторону Москвы или в сторону англо-американцев. Наконец, мы должны понять, что очень тяжело справиться с обоими противниками». Кроме того, фюрер обеспокоен угрозой высадки союзников на Западе. «Прежде всего дело состоит в том, — продолжал министр пропаганды, — что нет никакого представления, какие Сталин еще имеет резервы. Я очень сомневаюсь, можем ли мы при этих обстоятельствах высвободить дивизии с Востока для других европейских театров военных действий»⁴⁵.

Гитлер в беседе тем же вечером сказал: «Англичане, без сомнения, ни при каких условиях не хотят большевистской Европы... Если они поймут... что имеют перед собой выбор только между большевизмом или сговорчивостью национал-социализма, они без сомнения выберут второе... Черчилль сам старый антикоммунист, и его сотрудничество с Москвой покоится сегодня только на соображениях целесообразности».

Считая возможными какие-то переговоры с противниками, Гитлер и Геббельс всерьез рассуждали с кого же начать. Ведь «рано или поздно перед нами возникнет вопрос примкнуть к одной или другой стороне. Германия еще никогда не добивалась успеха в войне на два фронта; и теперь ей также не хватит надолго сил»⁴⁶.

Геббельс снова появился в ставке Гитлера 23 сентября. После беседы на утренней прогулке он заключил, что фюрер пессимистически оценивает возможность мирных переговоров как с одной, так и с другой стороной. «Фюрер не думает, что в настоящее время можно чего-либо достигнуть на пути переговоров»⁴⁷.

13

В кругах нацистской верхушки стал возникать страх перед возмездием за преступления в Советском Союзе. Один из ее представителей — П. Клейст осмелился даже вручить Гитлеру докладную записку о «чрезмерности» истребительной политики на Востоке. Гитлер прочел и сказал: «Вы нарисовали мне весьма мрачную картину положения в оккупированной части России... Все это фантазии. Ваше право думать о настоящем моменте. А я обязан думать о завтрашнем и послезавтрашнем днях и не имею права забывать будущее ради текущего момента. В течение ближайших 100 лет немецкий народ будет насчитывать 120 млн. человек. Для этого народа мне нужно пустое пространство. Я не могу предоставить восточным народам право суверенной самостоятельности, делать из Советской России новую национальность и допускать существования самостоятельной России. Политика делается не иллюзиями, а жестокой реальностью. Проблема пространства для меня решающая!».

В ноябре, накануне 20-й годовщины гитлеровского путча 1923 г., генерал Йодль выступил в Мюнхене со строго секретной речью перед сотней рейхсляйтеров и гауляйтеров с обзором стратегического положения. Он открыто говорил об «ужасном поражении в России», о напрасных попытках втянуть в войну Испанию («виноват этот иезуит — испанский министр иностранных дел Серрано Суньер») и о «самом чудовищном предательстве в истории» — выходе из войны Италии.

Йодль говорил и о будущем. У его слушателей отнюдь не вызвало больших надежд сообщение, что западные союзники имеют превосходство в воздухе. Оно таково, что не позволило бы немцам сдержать их высадку на континенте, если бы она сейчас произошла. Чтобы отразить вторжение на Западе, невозможно перебросить войска с Восточного фронта, ибо там «положение накалилось».

В заключение он сказал: есть только одно-единственное решение — каждый немец, способный носить оружие, должен быть призван в армию. Надо найти новые пути пополнения резервов. Со всей решимостью мобилизовать на принудительные работы датчан, голландцев, французов, бельгийцев. Они должны строить укрепления. Это важнее всего. Необходимые приказы будут отданы. Столь же важна, разумеется, вера в конечную победу... Пока нельзя сказать, какие еще трудности ждут во мраке будущего. Но одно ясно: Германия никогда не сдастся «в борьбе за свободу и культурные ценности Европейского континента»⁴⁸.

Речь эта не нуждается в комментариях. Мы обратим внимание лишь на одно. Уже в 1943 г. нацистские лидеры признали, что начнись англо-американское вторжение во Францию, ему не смогли бы противостоять: все, что могло бы сражаться, сковано на Восточном фронте. Однако вторжение не последовало.

«Третий рейх» подводил итоги 1943 г. Что могли сказать его вожди немецкому народу? Обманывая ежедневно, беспрестанно, они требовали от немцев новой крови, новых усилий. В рождественскую ночь Геббельс по радио заклинал «верить в предстоящую победу нашего оружия». «Случай со Сталинградом, — заявила 30 декабря "Фёлькишер беобахтер", — не был признаком даже начинающегося германского ослабления, но важным толчком к тому, чтобы немецкий народ определил свое решение бескомпромиссно вести тотальную войну». В последний день уходящего года нацисты бросили лозунг для всей Германии: «Непоколебимо — с боевой решимостью — к несомненной победе». А когда утром 1 января 1944 г. миллионы немцев открыли газеты, то увидели на первых полосах огромными буквами: «Лозунг фюрера на 1944 г.: борьбой и жертвами быть достойными победы!». Гитлер сообщил народу: «Национал-социалистское руководство полно решимости вести эту борьбу с крайним фанатизмом и до последней возможности». И «третий рейх» еще полтора года продолжал борьбу с безумным ожесточением.

В новогоднюю ночь 1944 г. Красная Армия уже наступала на землях Правобережной Украины, нацеливая удары все дальше на запад.

Примечания

1. Fest J. Hitler. Frankfurt a. M.; Wien, 1973, S. 910.

2. Ibid.

3. Der deutsche antifaschistische Widerstand. Frankfurt а. M., 1975, S. 176.

4. Ibid., S. 207.

5. Zentner Ch. Illustrierte Geschichte des Zweiten Weltkrieges. München, 1963. S. 301.

6. Нюрнбергский процесс. M., 1965, т. 5, с. 344.

7. Там же, с. 354, 355.

8. Судебный процесс по делу верховного главнокомандования гитлеровского вермахта. М., 1964. с. 125.

9. Fest J. Op. cit., S. 913.

10. KTB/OKW, Bd. III, S. 1492.

11. См.: KTB/OKW, Bd. III, S. 1473.

12. KTB/OKW, Bd. III, S. 1495, 1496.

13. Самсонов A. M. Вторая мировая война. М., 1985, с. 100.

14. Speer A. Erinnerungen. Stuttgart, 1979, S. 237.

15. См.: Мельников Д., Черная Л. Преступник номер один. М., 1981, с. 382—387.

16. KTB/OKW, Bd. III, S. 1021.

17. Wykeham P. Fighter Command a Study of Air Defence, 1914—1960. L., 1960, p. 217—229.

18. «Fall 5»: Urteil des Flick-Prozesses. В., 1965, S. 279.

19. Hitlers Lagebesprechungen: Die Protokollfragmente seiner militärischen Konferenzen, 1942—1945. Stuttgart, 1962, S. 193.

20. Manstein E. Verlorene Siege. Bonn, 1955, S. 431.

21. Philippi A., Heim F. Der Feldzug gegen Sowjetrussland, 1941 bis 1945. Stuttgart, 1962, S. 209.

22. Wehrwissenschaftliche Rundschau, 1965, N 8, S. 486.

23. Бюллетень оценок положения на Восточном фронте. Ч. А. — Б-ка Воен. акад. им. М.В. Фрунзе. Рукопись, с. 60, 61.

24. Там же, с. 66.

25. Там же, с. 79.

26. Wehrwissenschaftliche Rundschau, 1965, N 8, S. 484.

27. Ibid., S. 530.

28. Ibid. S. 535.

29. KTB/OKW, Bd. III, S. 1622.

30. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 469, 470.

31. Радо Ш. Под псевдонимом Дора. М., 1978, с. 202.

32. Там же, с. 202, 203.

33. Zentner Ch. Op. cit., S. 303.

34. Самсонов A. M. Вторая мировая война. M., 1985, с. 299.

35. KTB/OKW, Bd. III, S. 1623.

36. Ibid., S. 769.

37. Ibid., S. 782.

38. Ibid., S. 1168.

39. Ibid., S. 1461.

40. Ibid., S. 1627.

41. Ibid., S. 854, 889, 1529.

42. Graig W. Enemy at the Gates. N. Y., 1973, p. 97.

43. Ibid., p. 112.

44. Цит. по: Shirer W. L. Aufstieg und Fall des Dritten Reiches. München, 1966, Bd. II, S. 417.

45. Ibid., S. 471.

46. Ibid., S. 492.

47. Ibid.

48. Toland J. Op. cit., S. 959, 960.