Библиотека
Исследователям Катынского дела

Из стенограммы заседаний Международного Военного Трибунала. Допрос свидетелей Защиты

СТО ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ ДЕНЬ
Понедельник, 1 июля 1946
Утренняя Сессия

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У меня объявление.

Трибунал приказывает, чтобы любое свидетельство, принятое комиссией, которое Совещание Защиты или Обвинение желают использовать, должно быть предложено ими в качестве свидетельства. Это свидетельство тогда станет частью отчета и может быть обжаловано.

Совещание по организациям должно начать составлять свои книги документов как можно скорее и сделать свои запросы о переводах.

Это все.

Д-р Штамер.

Доктор ШТАМЕР: В отношении событий в Катыни, Обвинительный Акт содержит только вот это замечание: «В сентябре 1941 года 11000 польских офицеров, военнопленных, были убиты в Катынском лесу близ Смоленска». Советское судебное обвинение представило детали только на сессии 14 февраля 1946. Документ СССР-54 был тогда представлен Трибуналу. Этот документ — официальное сообщение Чрезвычайной Государственной Комиссии, которая была официально уполномочена исследовать Катынское дело. Эта комиссия после опроса свидетелей...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: доктор ШТАМЕР, Трибунал знает о документе, и требуется лишь, чтобы Вы представили свое свидетельство; это — все.

Доктор ШТАМЕР: Я хотел только добавить, г. Председатель, что, согласно этому документу, есть два обвинения: одно, что расстрел польских военнопленных был совершён осенью 1941; и второе утверждение, что убийства были произведены некоей немецкой военной властью, скрытой под названием «Штаб строительного батальона № 537».

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Это — все, не так ли? Я только что сказал Вам, что документ нам известен. Мы только хотим, чтобы Вы привели свое свидетельство.

Доктор ШТАМЕР: Тогда в качестве первого свидетеля защиты я вызываю к свидетельской трибуне полковника Фридриха Аренса.

Доктор СИМЕРС: Г. Председатель, я хотел бы сделать запрос прежде, чем начнется слушание свидетельств по Катыни. Трибунал решил, что нужно заслушать трех свидетелей, и дал понять, что в интересах равенства обвинение может также привлечь только трех свидетелей посредством прямого допроса или посредством показания под присягой. В интересах того же принципа равенства я был бы весьма благодарен, если бы советская делегация, как и защита, заявила бы имена своих свидетелей перед слушанием свидетельств. Защита представила имена своих свидетелей несколько недель назад. К сожалению, до сих пор я отмечаю, в интересах равенства и касательно обращения с Защитой и Обвинением, что советская делегация пока не представила имен своих свидетелей.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Генерал Руденко, Вы готовы мне дать имена свидетелей?

Генерал РУДЕНКО: Да, г. Председатель. Сегодня мы уведомили Генерального Секретаря Трибунала, что советское обвинение намеревается допросить трех свидетелей: профессора Прозоровского, руководителя комиссии врачей-судмедэкспертов; болгарского участника, профессора судебной медицины в Софийском университете Маркова, который был членом так называемой Международной Комиссии, созданной немцами; и профессора Базилевского, заместителя бургомистра Смоленска во время немецкой оккупации.

[Свидетель Аренс встает.]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы назовете свое полное имя?

ФРИДРИХ АРЕНС (Свидетель): Фридрих Аренс.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Повторяйте за мною присягу: я клянусь Богом — Всемогущим и Всезнающим — что я буду говорить чистую правду, только правду и ничего кроме правды.

[Свидетель повторяет присягу.]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы можете сесть.

Доктор ШТАМЕР: Скажите, Вы, как военнослужащий немецких вооруженных сил, участвовали во Второй мировой войне?

АРЕНС: Да, конечно; как военнослужащий я участвовал во Второй мировой войне.

Доктор ШТАМЕР: В каком чине Вы завершили войну?

АРЕНС: В чине полковника.

Доктор ШТАМЕР: Вы находились на восточном театре войны?

АРЕНС: Да.

Доктор ШТАМЕР: Кем Вы были?

АРЕНС: Я был командиром полка связи группы армий.

Доктор ШТАМЕР: Каковы были задачи Вашего полка?

АРЕНС: У полка связи армейской группы была задача организации и поддержания коммуникаций между группой армий и соседними соединениями и подчиненными соединениями, а также подготовка необходимых линий связи для новых операций.

Доктор ШТАМЕР: у Вашего полка были какие-нибудь специальные задачи помимо этого?

АРЕНС: Нет, за исключением обязанности защиты, принятия всех мер, чтобы воспрепятствовать внезапному нападению и быть готовыми имеющимися средствами предотвратить захват штаба полка.

Это было особенно важно для полка связи группы армий, потому что в нашем штабе находилось много строго секретных материалов.

Доктор ШТАМЕР: Вы служили в 537-м полку связи. Существовал ли 537-й строительный батальон, с тем же номером?

АРЕНС: В течение времени, когда я был в группе армий «Центр», я не слышал ни о каком подразделении с тем же самым номером и не думаю, что такое подразделение существовало.

Доктор ШТАМЕР: Кому Вы были подчинены?

АРЕНС: Я был непосредственно подчинен штабу группы армий «Центр» во время всего периода, когда я служил в армейской группе. Моим начальником был генерал Оберхаузер.

По поводу обороны, штаб полка связи и его первый батальон, который был в тесном контакте с полковым штабом, время от времени подчинялся коменданту Смоленска; все приказы, которые я получал от вышеупомянутого коменданта, проходили через генерала Оберхаузера, утверждавшего или отменявшего использование полка для данных целей.

Иными словами, приказы я получал исключительно от генерала Оберхаузера.

Доктор ШТАМЕР: Где находилась Ваша часть?

АРЕНС: Я подготовил рисунок с расположением штаба к западу от Смоленска.

Доктор ШТАМЕР: Я показываю Вам рисунок. Пожалуйста, скажите нам, это Ваш рисунок?

АРЕНС: Тот рисунок был сделан мной по памяти.

Доктор ШТАМЕР: Теперь я хочу показать Вам второй рисунок. Пожалуйста, также взгляните на него и скажите, отражает ли он реальную картину положения вещей?

АРЕНС: Можно мне кратко объяснить Вам этот рисунок? Большое красное пятно в правом краю — город Смоленск. К западу от Смоленска, и с обеих сторон дороги на Витебск, располагалось командование группы армий вместе с корпусом ВВС, это к югу от Красного Бора. На моем рисунке я отметил фактическую область, занятую командованием группы армий «Центр».

Часть моего рисунка, обведенная темной линией, была очень плотно занята войсками, которые находились непосредственно под армейской группой; едва ли в той местности пустовал хоть один дом.

Штаб моего полка находился в так называемом молодом Катынском лесу. Он обозначен на рисунке белым пятном, охватывающим около 1 кв. км. большого леса и являющегося частью всего леса вокруг Катыни. На южном краю этого маленького леса находится так называемый Днепровский Замок, который и был местонахождением полкового штаба.

В двух с половиной километрах на восток от штаба располагалась первая рота полка, обеспечивавшая телетайпную и телефонную связь армейской группы. Приблизительно в 3 километрах к западу от штаба полка находилась рота беспроводной связи. В радиусе около 1 километра от штаба никаких зданий не было.

Этот дом был большим двухэтажным зданием приблизительно с 14—15 комнатами, несколькими ванными комнатами, кинозалом, тиром, гаражами, сауной и так далее, и был весьма подходящим для размещения штаба полка. Наш полк постоянно квартировал там.

Доктор ШТАМЕР: Находились ли поблизости какие-либо другие высокопоставленные штабы?

АРЕНС: Более высоким штабом было командование армейской группы, которое я уже упомянул, затем штаб корпуса ВВС и несколько батальонных штабов. Был также представитель железной дороги при командовании армейской группы, находившийся в Гнездове в специальном поезде.

Доктор ШТАМЕР: На процессе было заявлено, что определенные события, которые происходили рядом с Вашим расположением, были чрезвычайно секретными и подозрительными. Пожалуйста, поэтому отнеситесь к ответу на следующие вопросы с особым вниманием.

Сколько немцев было в Вашем штабе, и какие должности они занимали?

АРЕНС: Вначале у меня в штабе было три офицера, потом два, и приблизительно 18—20 сержантов и рядовых; то есть минимум того, что я мог иметь в своем полковом штабе, и каждый человек в штабе был полностью занят.

Доктор ШТАМЕР: В Вашем штабе был русский персонал?

АРЕНС: Да, у нас было четыре добровольца в помощниках и кое-какой женский персонал, живший в непосредственной близости от штабных квартир. Добровольные помощники служили в штабе подолгу, тогда как женский персонал время от времени менялся. Некоторые из этих женщин прибыли из Смоленска и жили в отдельном здании возле штаба.

Доктор ШТАМЕР: Русский персонал получал от Вас специальные инструкции об их поведении?

АРЕНС: Я выпустил общие инструкции относительно поведения для полкового штаба, которые специально к русскому персоналу не относились.

Я уже упомянул важность соблюдения тайны в отношении этого штаба, который не только вел учет положения группы армий, но также и тех из ее соседних соединений, по которым можно было догадаться о намерениях группы. Поэтому моей обязанностью было держать этот материал в особом секрете. Таким образом, у меня были комнаты, содержащие этот материал, закрытые для обычного доступа. Допускались к ним люди — преимущественно офицеры — отобранные мной, также и несколько сержантов и другие чины, подвергнутые специальной присяге.

Доктор ШТАМЕР: Какие комнаты относились к этой категории «нет доступа»?

АРЕНС: Во-первых, надо упомянуть комнату телефонных экспертов, затем мою собственную комнату и частично, хотя в меньшей степени, комнату адъютанта. Все остающиеся комнаты в доме и на участке не имели ограничений.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Доктор ШТАМЕР, какое отношение рассказ о фактических условиях в штабе имеет к этому вопросу?

Доктор ШТАМЕР: Г. Председатель, в русском документе содержится утверждение, что события особо секретного характера имели место в этом штабном здании и что для русского персонала полковником Аренсом был введен запрет на разглашение, что комнаты были заперты и что каждому разрешали войти в комнаты лишь в сопровождении охранников. Я задал свои вопросы в порядке исключения этой трактовки и доказательства, что у этих требований имеется совершенно естественное объяснение из-за задач, порученных полку и которые требовали, очевидно, известной степени секретности.

По этой причине я поставил эти вопросы. Разрешите мне...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Очень хорошо.

Доктор ШТАМЕР: Я почти закончил с этими вопросами.

[Поворачиваясь к свидетелю.] Катынский лес был огорожен и особенно строго охранялся солдатами?

Г. Председатель, я поясняю насчет этого вопроса, что также предполагается, что этот кордон был только введен полком. Ранее был свободный доступ к лесу, и отсюда делаются выводы, которые вредны для полка.

АРЕНС: Чтобы обеспечить зенитное прикрытие для полкового штаба, я мешал любой вырубке деревьев на топливо в непосредственной близости штаба. В течение этой зимы ситуация была такова, что люди могли рубить лес всюду, где могли его брать.

22 января было довольно массированное воздушное нападение на мое расположение, во время которого была разрушена половина дома. Было практически невозможно найти любое другое местоположение из-за перегруженности местности, и я поэтому предпринял дополнительные меры, чтобы удостовериться, что этот, и так уже поредевший, лес будет сохранен в качестве прикрытия. Будучи, с другой стороны, против расстановки запрещающих знаков, я попросил, чтобы другие подразделения не трогали наши деревья как прикрытие от воздушной атаки. Лес не был закрыт вообще, особенно потому, что дорога должна была быть сохранена открытой для интенсивного движения, и я только время от времени посылал в лес часовых, чтобы посмотреть, не трогают ли наши деревья.

Доктор ШТАМЕР: Обвинение...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Доктор ШТАМЕР, в момент, когда Вам это будет удобно, Вы, конечно, акцентируете внимание на необходимых датах, когда подразделение было там расквартировано и когда это закончилось.

Доктор ШТАМЕР: Очень хорошо,

[Поворачиваясь к свидетелю], Когда Ваше подразделение, Ваш полк разместился в упомянутом Днепровском Замке?

АРЕНС: Насколько я знаю, этот дом был немедленно занят после того, как боевые войска выехали из той области в августе 1941, он был конфискован вместе с другими командованием группы армий и занят передовыми группами. Штаб полка квартировал там постоянно, пока я был там до августа 1945 г.1

Доктор ШТАМЕР: Так, если я понимаю Вас правильно, передовая группа заняла его в августе 1941?

АРЕНС: Да, насколько я знаю.

Доктор ШТАМЕР: Когда штаб прибыл туда фактически?

АРЕНС: Несколько недель спустя.

Доктор ШТАМЕР: Кто был в то время командиром полка?

АРЕНС: Моим предшественником был полковник Беденк.

Доктор ШТАМЕР: Когда Вы приняли полк?

АРЕНС: Я присоединился к армейской группе в течение второй половины ноября 1941 и, полностью познакомившись со всеми деталями, я принял команду полка в конце ноября, насколько я помню, 30 ноября.

Доктор ШТАМЕР: Была надлежащая передача от Беденка Вам?

АРЕНС: Весьма тщательная, детальная и долгая передача имела место из-за очень значительных задач, порученных этому полку. Добавлю, что мой начальник, генерал Оберхаузер, был необычно кропотливым начальником и предпринимал большие усилия, чтобы убедиться, был ли я, в результате переговоров и инструкций, которые я получил, полностью готов к принятию на себя обязанностей командира полка.

Доктор ШТАМЕР: Обвинение также утверждает, что было подозрительным, что в лесу часто звучала стрельба. Если это так, то как бы Вы это объяснили?

АРЕНС: Я уже упоминал, что одной из главных задач полка было принять все необходимые меры, чтобы защититься от внезапного нападения. Учитывая небольшое количество военнослужащих, которых я имел в своем штабе, я должен был организовать оборону и сделать необходимые шаги, которые позволили бы мне получить подкрепление в самое короткое время. Это должно было обеспечиваться посредством радиосвязи с полковым штабом. Я приказал произвести оборонительные учения и подготовить оборонительные сооружения вокруг расположения штаба, и что должны быть маневры и учения при этих работах, вместе с членами полкового штаба. Я лично участвовал в этих маневрах время от времени, и, конечно, выстрелы имели место, особенно в связи с тем, что мы готовились к ночному бою.

Доктор ШТАМЕР: Предполагается, что вокруг здания штаба имели место очень оживлённые и весьма подозрительные передвижения. Пожалуйста, скажите нам кратко, что эти передвижения означали?

АРЕНС: Было неординарное оживленное движение вокруг штаба, которое еще более увеличилось весной 19412, поскольку дом перестраивался. Я упоминал, что он был разрушен в результате воздушных налетов. Но и, конечно, движение увеличилось и из-за взаимодействия с соседями. Батальоны на передовой, находящейся на 300- и 400-километровом расстоянии, могли выполнить свою работу, только поддерживая личный контакт с полком и его штабом.

Доктор ШТАМЕР: Предполагается, что имело место активное передвижение грузовиков, расцененное как подозрительное.

АРЕНС: Помимо наших поставок, которые были относительно невелики — коммандос, как я только что упомянул — ввозились на грузовиках; но так же и весь строительный материал, которого я потребовал. Кроме того, движение было обычно весьма затруднено.

Доктор ШТАМЕР: Вы знаете, что приблизительно в 25 километрах к западу от Смоленска было три русских лагеря для военнопленных, в которых первоначально содержались поляки и которые были оставлены русскими, когда немецкие войска приблизились в июле 1941?

АРЕНС: Тогда я еще не прибыл. Но никогда во время всего периода, когда я служил в России, я не видел ни одного поляка и не слышал о поляках.

Доктор ШТАМЕР: Предполагается, что из Берлина поступил приказ, согласно которому должны были быть расстреляны польские военнопленные. Вы знали о таком приказе?

АРЕНС: Нет. Я никогда не слышал о таком приказе.

Доктор ШТАМЕР: Возможно, Вы получали такой приказ из какой-то иной инстанции?

АРЕНС: Я уже сказал Вам, что я никогда не слышал о таком приказе и, следовательно, не получал его.

Доктор ШТАМЕР: Расстреливались ли в результате Ваших указаний, Ваших прямых указаний, поляки?

АРЕНС: Никаких поляков не расстреливали по моим указаниям. Никого вообще никогда не расстреливали по моему приказу. Я никогда не отдавал такой приказ в своей жизни.

Доктор ШТАМЕР: Хорошо, Вы не приезжали до ноября 1941. Вы слышали что-нибудь о своем предшественнике полковнике Беденке, отдавал ли он какие-нибудь подобные приказы?

АРЕНС: Я ничего не слышал об этом. С моим штабом, с которым я жил близко в течение 21 месяца, у меня были такие близкие связи и я знал своих людей так хорошо, а они знали меня, что я отлично убежден, что это дело не было совершено ни моим предшественником, ни любым военнослужащим моего прежнего полка. Я, несомненно, столкнулся бы со слухами об этом, по крайней мере.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Это — спорное утверждение, Вы знаете, доктор Штамер. Это не свидетельство; это — мнение. Он говорит Вам, что, по его мнению, могло иметь место.

Доктор ШТАМЕР: Я спросил, слышал ли он об этом от военнослужащих своего полка.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Ответ на это был бы «нет», я полагаю, что он не слышал — а не то, что он убеждён, что нет.

Доктор ШТАМЕР: Очень хорошо.

[Поворачиваясь к свидетелю.] После Вашего прибытия в Катынь Вы заметили могильную насыпь в Катынском лесу?

АРЕНС: Вскоре после того, как я прибыл — вокруг был снег — один из моих солдат показал мне, что в определенном месте была своего рода насыпь, которую он едва мог описать как таковую и на которой был березовый крест. Я видел этот березовый крест. В течение 1942 года мои солдаты продолжали говорить мне, что в этом лесу, наверное, имели место бои, но сначала я не обращал внимания на это. Однако летом 1942 эта тема была упомянута в приказе армейской группы, которой позже командовал генерал Фон Харсдорфф. Он сказал мне, что также слышал об этом.

Доктор ШТАМЕР: Эти истории подтвердились позже?

АРЕНС: Да, они действительно, как оказалось, были верны, и я смог убедиться, в общем случайно, что здесь и в самом деле была могила. В течение зимы 1943 — полагаю, в январе или феврале — совершенно случайно я увидел волка в этом лесу, и сначала я не думал, что это был волк; когда я следовал по следам с егерем, мы заметили следы царапин на насыпи с крестом. Я попытался выяснить, что за кости там были. Доктора сказали мне: «человеческие кости». Вслед за этим я сообщил этот факт офицеру, отвечавшему за военные могилы, потому что я полагал, что это было военное захоронение, каких было много в нашей непосредственной близости.

Доктор ШТАМЕР: Как происходила эксгумация?

АРЕНС: Я не знаю обо всех деталях. Однажды, по поручению командования армейской группы, прибыл профессор, доктор Бутц и сообщил, что, в связи со слухами, в моем небольшом лесу он должен был сделать эксгумацию и что он должен был сообщить мне, что в моем лесу будут проводиться работы.

Доктор ШТАМЕР: Сообщал ли Вам профессор Бутц позже детали результатов эксгумаций?

АРЕНС: Да, он действительно иногда сообщал мне детали, и я помню, что он сказал мне, что у него было убедительное доказательство относительно даты расстрела. Между прочим, он показал мне письма, из которых я много теперь не вспомню; но я действительно помню своего рода дневник, который он передавал мне, в котором были даты, сопровождаемые некоторыми примечаниями, которые я не мог прочитать, потому что они были написаны на польском языке. В этой связи он объяснил мне, что эти примечания были сделаны польским офицером о событиях прошлых месяцев и что в конце — дневник был закончен весной 1940 — страх был выражен в этих примечаниях, что что-то ужасное должно произойти. Я передаю смысл в общих чертах.

Доктор ШТАМЕР: Сообщал ли он Вам другие указания на время, в которое, как он предполагал, случился расстрел?

АРЕНС: Профессор Бутц, на основе доказательств, которые он нашел, был убежден, что расстрел имел место весной 1940, и я часто слышал, как он утверждал это в моем присутствии и позже, когда могилу посещали комиссии, и я предоставлял свой дом для размещения этих комиссий. Лично я не имел никакого отношения к эксгумациям и комиссиям. Все, что от меня требовалось — это разместить их в доме и выполнять функции хозяина.

Доктор ШТАМЕР: Считается, что в марте 1943 тела свозили в Катынь из других мест в грузовиках, и эти тела были зарыты в маленьком лесу. Вы знаете что-нибудь об этом?

АРЕНС: Нет, я ничего не знаю об этом.

Доктор ШТАМЕР: Вы должны были бы заметить это?

АРЕНС: Я должен был бы, по крайней мере, заметить это, или мои офицеры, по крайней мере, сообщили бы мне об этом, потому что они постоянно находились в штабе, тогда как я, будучи командиром полка, конечно, часто бывал в отъезде. Офицер, бывший там в эти дни постоянно, — старший лейтенант Ходт, адрес которого я узнал вчера вечером из письма.

Доктор ШТАМЕР: Русские военнопленные использовались при эксгумациях?

АРЕНС: Насколько я помню, да.

Доктор ШТАМЕР: Вы можете сказать нам число?

АРЕНС: Не могу сказать точно, поскольку я не интересовался в дальнейшем этими эксгумациями из-за ужасного и усиливающегося зловония вокруг нашего дома, но могу приблизительно оценить их как 40—50.

Доктор ШТАМЕР: Предполагается, что затем они были расстреляны; знаете ли Вы об этом?

АРЕНС: Я об этом ничего не знаю, я никогда не слышал об этом.

Доктор ШТАМЕР: У меня нет никаких дальнейших вопросов, г. Председатель.

ФЛОТТЕНРИХТЕР OTTO КРАНЦБЮЛЕР (Советник ответчика Деница): Полковник, обсуждали ли Вы события 1940 года с кем-либо из местных жителей?

АРЕНС: Да. В начале 1943 г. русская супружеская пара жила недалеко от моего штаба; они жили на расстоянии в 800 метров и были пасечниками. Я тоже держал пчел, и я вошел в тесный контакт с этой супружеской парой. Когда эксгумации были закончены, приблизительно в мае 1943, я сказал им, что должны же они, в конце концов, знать, когда случились эти расстрелы, раз они жили в непосредственной близости от могил. Тогда эти люди сказали мне, что это произошло весной 1940 и что на станции Гнездово более 200 поляков в униформе прибыли в грузовых вагонах по 50 тонн каждый и были доставлены в лес на грузовиках. Кроме того, они слышали много выстрелов и криков.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Был ли лес открыт для местных жителей в это время?

АРЕНС: Мы...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Это — наводящий вопрос. Не думаю, что Вы должны задавать наводящие вопросы.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Вы не знаете, могли ли местные жители попасть в лес в это время?

АРЕНС: Вокруг леса был забор, и, согласно утверждениям местных жителей, гражданские лица не могли войти в это время, когда русские были там. Остатки забора были все еще видны, когда я был там, и этот забор обозначен на моем

рисунке и отмечен чёрной линией.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Когда Вы оказались в Днепровском Замке, Вы наводили справки относительно того, кем были прежние владельцы?

АРЕНС: Да, я действительно наводил справки, потому что мне было интересно. Дом был построен довольно специфическим способом. Там были кинозал и собственный тир, который, конечно, заинтересовал меня; но я был не в состоянии установить что-нибудь определенное в течение всего времени, которое я был там.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Кроме братских могил по соседству замка, были там найдены какие-нибудь другие могилы?

АРЕНС: Я указал несколькими точками на моем эскизе, что около замка было обнаружено много других небольших захоронений, в которых были разложившиеся тела, скелеты. Там было, возможно, шесть, восемь или еще несколько мужских и женских скелетов. Даже я, непрофессионал, мог это ясно понять, потому что у большинства из них были резиновые ботинки в хорошем состоянии и были также остатки сумочек.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Какого возраста были эти скелеты?

АРЕНС: Этого я Вам сказать не могу. Знаю только, что трупы сгнили и разложились. Кости же сохранились, скелетная структура не была повреждена.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Спасибо, это — все.

Доктор ГАНС ЛАТЕРНСЕР (Советник Главного штаба и Верховного командования немецких вооруженных сил): Г. Председатель...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Доктор Латернсер, Вам известны правила Трибунала.

Доктор ЛАТЕРНСЕР: Да, Сэр.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Хорошо, у Вас нет права задать вопросы свидетелю.

Доктор ЛАТЕРНСЕР: Г. Председатель, я лишь хотел попросить Вас в этом необычном случае позволить мне задать вопросы...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я сказал Вам, что Вы знаете правила Трибунала, и Трибунал слушать Вас не намерен. Мы уже неоднократно выносили решения по Вашим возражениям, и Трибунал слушать Вас не будет.

Доктор ЛАТЕРНСЕР: Г. Председатель, случай Катыни — одно из самых серьезных обвинений, поднятых против группы.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Трибунал прекрасно осведомлен о характере Катынских обвинений, и не собирается делать никаких исключений для этого случая, и в этой связи заслушивать Вас не будет, сядьте, пожалуйста.

Доктор ЛАТЕРНСЕР: Г. Председатель, я желаю заявить, что по вынесении этого решения у меня возникает впечатление незаконного воспрепятствования моей защите.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Доктор Латернсер прекрасно осведомлен, что имеет право обратиться в Комиссию, чтобы вызвать любого свидетеля из названных здесь, если его свидетельство касается случая тех организаций, которые представляет доктор Латернсер. Больше я ничего слышать не желаю.

Доктор ЛАТЕРНСЕР: Г. Председатель, способ, на который Вы указываете мне, не имеет практического значения. Я не могу вызывать каждого свидетеля, который появляется здесь, через Комиссию.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Доктор Симерс, Вы представляете ответчика Деница или Раэдера?

Доктор СИМЕРС: Ответчика Раэдера.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Хорошо, если вопросы, которые Вы собираетесь задать, не относятся к делу ответчика Раэдера, Трибунал не собирается слушать дальнейшие опросы свидетеля. Вопрос был в целом закрыт доктором Штамером и доктором Кранцбюлером. Поэтому, если вопросы, которые Вы хотите поставить, не касаются дела Раэдера, Трибунал не станет заслушивать Вас.

Доктор СИМЕРС: Г. Председатель, я просто предположил, что есть две причины, на основании которых я мог бы задать несколько вопросов: во-первых, потому что сам Трибунал заявил, что, принимая концепцию заговора, все ответчики были участниками; и, во-вторых, согласно утверждениям обвинения, гроссадмирала Раэдера также считают членом предполагаемых преступных организаций, Генштаба и ОКВ. По этой причине я и хотел задать один или два дополнительных вопроса.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Доктор Симерс, если бы имелись какие-нибудь заявления, которые были как-то связаны с обвинением ответчика Раэдера, Трибунал, конечно, позволил бы Вам задавать вопросы; но нет никаких заявлений, которые как-то связывают ответчика Раэдера с преступлением в Катынском лесу.

Доктор СИМЕРС: Я благодарю Трибунал за это утверждение, г. Председатель.

Доктор ЛАТЕРНСЕР: Г. Председатель, позвольте еще вопрос? Мне можно было бы поставить вопрос перед обвинением, кого следует признать ответственным за Катынское дело?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я не буду отвечать на подобные вопросы.

Обвинение может теперь приступить к перекрестному допросу, если желает.

ГЛАВНЫЙ КОНСУЛЬТАНТ ОБВИНЕНИЯ Л.Н. СМИРНОВ (Помощник обвинителя от СССР): Пожалуйста, скажите мне, свидетель, с каких пор, точно, Вы были в Смоленской области?

АРЕНС: Я уже ответил на тот вопрос: со второй половины ноября 1941.

Г. СМИРНОВ: Пожалуйста, ответьте мне далее, где были Вы до второй половины 1941 года? Имели ли Вы какое-либо отношение к Катыни или Смоленску или этому району вообще? Вы были там лично в сентябре и октябре 1941?

АРЕНС: Нет, я не был там.

Г. СМИРНОВ: То есть Вас там не было в сентябре или в октябре 1941, и поэтому Вам неизвестно, что случилось тогда в Катынском лесу?

АРЕНС: Я не был там тогда, но я упоминал раньше это...

Г. СМИРНОВ: Нет, фактически я лишь интересуюсь коротким вопросом. Вы были там лично или нет? Действительно ли Вы были в состоянии лично убедиться, что случалось там или нет?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Он говорит, что он не был там.

АРЕНС: Нет, я не был там.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Он сказал, что он не был там в сентябре или октябре 1941.

Г. СМИРНОВ: Спасибо, г. Председатель.

[Поворачиваясь к свидетелю.] Возможно, Вы помните фамилии русских работниц, которые работали в загородном доме в лесу?

АРЕНС: Те работницы не работали в разных зданиях. Они просто работали как вспомогательный кухонный персонал в нашем Днепровском Замке. Я вообще не знал их имен.

Г. СМИРНОВ: Это означает, что российские работницы работали только на даче, расположенной в Катынском лесу, где и располагался штаб?

АРЕНС: Я полагаю, вопрос переведен не точно. Я не понимаю.

Г. СМИРНОВ: Я спросил Вас, работали ли русские работницы только на даче в Козьих Горах, где располагался штаб? Это так?

АРЕНС: Работницы работали в штабе как кухонная помощь, и как кухонные помощники они работали в нашем помещении; под нашим помещением я подразумеваю этот специфический дом со смежными зданиями, например, конюшнями, гаражом, подвалами, котельной.

Г. СМИРНОВ: Я упомяну несколько имен немецких военных служащих. Пожалуйста, скажите мне, служили ли они в Вашем подразделении? Первый лейтенант Рекс?

АРЕНС: Первый лейтенант Рекс был моим полковым адъютантом.

Г. СМИРНОВ: Пожалуйста, скажите мне, его уже назначили в это подразделение перед Вашим прибытием в Катынь?

АРЕНС: Да, он был там прежде, чем я приехал.

Г. СМИРНОВ: Он был Вашим адъютантом или нет?

АРЕНС: Да, он был моим адъютантом.

Г. СМИРНОВ: Лейтенант Ходт? Ходт или Гот?

АРЕНС: Правильно — лейтенант Ходт; но какой вопрос по поводу лейтенанта Ходта?

Г. СМИРНОВ: Я только расспрашиваю Вас о том, принадлежал ли он к Вашему подразделению или нет.

АРЕНС: Лейтенант Ходт служил в полку. Был ли...

Г. СМИРНОВ: Да, именно это я спрашивал. Он служил в полку, которым Вы командовали, в Вашем подразделении?

АРЕНС: Я не говорил, что он был сотрудником штаба, но что он служил в полку. Полк состоял из трех подразделений.

Г. СМИРНОВ: Но он жил на той же самой даче, это так?

АРЕНС: Этого я не знаю. Когда я прибыл, его там не было. Я приказал, чтобы он доложил мне в первый раз.

Г. СМИРНОВ: Я перечислю несколько других имён. Капрал Розе, рядовой Гизеккен, обер-фельдфебель Кримменски, фельдфебель Люммерт, повар по имени Густав. Были эти военнослужащие среди тех, кто был расквартирован на даче?

АРЕНС: Могу я просить, чтобы Вы перечислили имена по порядку, и я отвечу Вам по порядку.

Г. СМИРНОВ: Фельдфебель Люммерт?

АРЕНС: Да.

Г. СМИРНОВ: Капрал Розе?

АРЕНС: Да.

Г. СМИРНОВ: И, если я правильно припоминаю, кладовщик Гизекке.

АРЕНС: Его имя Гизеккен.

Г. СМИРНОВ: Да, это правильно. Я произнес это имя неверно. Все они были Вашими людьми или, по крайней мере, служили в полку, так?

АРЕНС: Да.

Г. СМИРНОВ: И Вы утверждаете, что не знали, что эти люди делали в сентябре и октябре 1941 года?

АРЕНС: Поскольку я не был там, я не могу сказать Вам наверняка.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Мы прервемся теперь.

[Объявлен перерыв]

Г. СМИРНОВ: Я могу продолжить? Г. Председатель, так как свидетель заявил, что он не может дать показаний относительно периода сентября-октября 1941, я ограничусь очень короткими вопросами.

[Поворачиваясь к свидетелю.] Свидетель, пожалуйста, укажите на местоположение дачи и леса относительно шоссе Смоленск-Витебск? Усадьба занимала большое пространство?

АРЕНС: Мой рисунок в масштабе 1—100.000 и сделан по памяти. Я оцениваю, поэтому, что могилы были расположены 200—300 метров западнее дороги к нашему Днепровскому Замку и в 200—300 метрах к югу от дороги «Смоленск-Витебск» так, чтобы Днепровский Замок находился на расстоянии в 600 метров.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы можете повторить?

АРЕНС: К югу от шоссе Смоленск-Витебск, приблизительно в 15 километрах к западу от Смоленска. Согласно масштабу 1—100.000, насколько возможно воспроизвести такой эскиз точно по памяти, участок с этими могилами находился в 200—300 метров к югу, и в ещё 600 метрах к югу, непосредственно на северном изгибе Днепра, были расположены наши штабные квартиры, Днепровский Замок.

Г. СМИРНОВ: Значит, дача находится приблизительно на расстоянии в 600 метров от шоссе Смоленск-Витебск?

АРЕНС: Нет, это не так. Я сказал, что...

Г. СМИРНОВ: Пожалуйста, укажите более или менее точное расстояние. Каково было расстояние между шоссе и дачей, пожалуйста?

АРЕНС: Я только что упомянул в своем рассказе, что могилы были приблизительно на расстоянии в 200 — 300 метров, и было еще метров 600 до Замка, поэтому всего около 900 — 1.000 метров. Может, метров 800, но это — приблизительно, как видно также из рисунка.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я потерял нить. Ваш вопрос, полковник Смирнов, был: Как далеко от дороги до того, что Вы назвали загородным домом? Это так?

Г. СМИРНОВ: Нет, г. Председатель, я спросил, как далеко была дача от шоссе Смоленск-Витебск.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Что Вы подразумеваете под «дачей»?

Г. СМИРНОВ: Штаб подразделения, которым командовал свидетель в 1941 году, был расквартирован на даче, и эта дача была расположена недалеко от Днепра, на расстоянии приблизительно 900 метров от шоссе. Могилы были ближе к шоссе. Я хотел бы знать, как далеко был штаб от шоссе и как далеко от шоссе были могилы в Катынском лесу.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы хотите знать: Насколько далеко был дом, где находился штаб, от шоссе? Это так?

Г. СМИРНОВ: Да, это именно то, что я хотел знать, г. Председатель.

АРЕНС: Вы задаете мне сразу два вопроса: прежде всего, как далеко были могилы от шоссе; и, во-вторых, как далеко был дом от шоссе. Я повторю ответ еще раз, дом был в 800—1.000 метров к югу от шоссе Смоленск-Витебск.

Г. СМИРНОВ: Минуту, пожалуйста. Я спросил Вас, прежде всего, только о доме. Ваш ответ относительно могил был дан по Вашей собственной инициативе. Теперь я спрошу Вас о могилах, как далеко были эти братские могилы от шоссе Смоленск-Витебск?

АРЕНС: От 200 до 300 метров. Ну, может быть, 350.

Г. СМИРНОВ: Следовательно, могилы отстояли на 200 или 300 метров от главной дороги, которая соединяла два важных центра? Это так?

АРЕНС: Да, действительно. Они были на расстоянии 200—300 метров к югу от нее, и я могу сказать, что в мое время это была наиболее часто посещаемая дорога, какую я когда-либо видел в России.

Г. СМИРНОВ: Я спрашивал Вас только об этом. Теперь, пожалуйста, скажите мне: действительно ли Катынский лес был настоящим лесом или скорее он был парком или рощей?

АРЕНС: До сих пор я только говорил о Катынском лесе. Этот Катынский лес — огороженная лесистая область приблизительно 1 кв. км, площадью, который я указал на своем рисунке. Этот лес имеет разный рост, взрослые и молодые деревья. В этом небольшом лесу было много берез. Однако в этом лесу были прояснения, и я должен сказать, что он на 30—40 процентов был прорежен. Были пни недавно срубленных деревьев.

Этот лес никак нельзя назвать парком; во всяком случае, нельзя было прийти к такому выводу. Война прошла через этот лес, поскольку можно было все еще видеть ячейки и траншеи.

Г. СМИРНОВ: Да, но, так или иначе, Вы не назвали бы Катынский лес настоящим лесом, ибо это скорее небольшая роща в непосредственной близости шоссе Смоленск-Витебск. Это правильно?

АРЕНС: Нет, это не так. Это был лес. Весь Катынский лес был регулярным лесом, который начался около нашей рощи и простирался гораздо дальше. Из этого Катынского леса, который был смешанным лесом, была отгорожена часть, и эта часть, несколько более 1 квадратного километра, была тем, что мы назвали малым Катынским лесом, и он действительно был частью лесистой области к югу от шоссе. Лес начался с нашего малого леса и простирался на запад.

Г. СМИРНОВ: Я не интересуюсь общими особенностями леса. Я хотел бы, чтобы Вы ответили на следующий короткий вопрос: братские могилы были расположены в этой роще?

АРЕНС: Братские могилы были расположены точно на запад от поворота к нам в лесной прогалине, где росли молодые деревья.

Г. СМИРНОВ: Да, но эта прогалина, эти ростки молодых деревьев, она была расположена в этой маленькой роще, около шоссе Смоленск-Витебск, это так?

АРЕНС: В 200—300 метрах к югу от шоссе Смоленск-Витебск, и точно на запад от поворота, ведущего от этой дороги до Днепровского Замка. Я отметил это место на своем рисунке довольно большой белой точкой.

Г. СМИРНОВ: Еще один вопрос. Знаете ли Вы, шоссе

Смоленск-Витебск существовало перед немецким занятием Смоленска или было построено после?

АРЕНС: Когда я прибыл в Россию в конце ноября 1941 года, все было под снегом. Позже мне показалось, что это была старая дорога, тогда как дорога Минск-Москва была более новой. Так мне показалось.

Г. СМИРНОВ: Понятно. Теперь скажите, при каких обстоятельствах, или вернее когда Вы впервые обнаружили в роще крест?

АРЕНС: Я не могу назвать точную дату. Мои солдаты сказали мне об этом, и однажды, когда я шел мимо, в начале января 1942 — а, может быть, и в конце декабря 1941 г. — я увидел этот крест, торчащий из снега.

Г. СМИРНОВ: Значит, Вы видели это уже в 1941-м или самое позднее — в начале 1942-го года?

АРЕНС: Именно это я только что заявил.

Г. СМИРНОВ: Да, конечно. Теперь, пожалуйста, укажите более или менее точно дату, когда волк привел Вас к этому кресту. Было это зимой или летом, и в каком году?

АРЕНС: Это было начало 1943 года.

Г. СМИРНОВ: В 1943? И вокруг креста Вы видели кости, так?

АРЕНС: Нет.

Г. СМИРНОВ: Нет?

АРЕНС: Нет, сначала я не видел их. Чтобы узнать, не ошибся ли я, заметив волка, — ибо казалось маловероятным, чтобы волк оказался столь близко от Смоленска, — я исследовал следы вместе с егерем и нашел следы царапин на земле. Однако земля была сильно промёрзшей, был снег на земле, и я ничего там больше не увидел. Только позже, после того, как оттаяло, мои солдаты нашли разные кости. Однако это было несколько месяцев спустя, и затем, при подходящей возможности, я показал эти кости доктору, и он сказал, что они были человеческими костями. Вслед за этим я сказал, «тогда весьма вероятно, что это — могила, оставленная в результате шедших здесь боев», и что офицер, отвечающий за регистрацию могил, должен был бы заботиться о захоронении так же, как мы заботились о других могилах павших солдат. Поэтому-то я и переговорил с ним — но лишь после того, как стаял снег.

Г. СМИРНОВ: Кстати, а Вы лично видели катынские могилы?

АРЕНС: Раскопанные или до того, как они были раскопаны?

Г. СМИРНОВ: Да, раскопанные.

АРЕНС: Когда их раскопали, мне постоянно приходилось ездить мимо них, поскольку вообще они были приблизительно на расстоянии 30 метров от въезда. Поэтому я едва ли мог пойти мимо, не обращая на них внимания.

Г. СМИРНОВ: Я интересуюсь следующим: Вы помните, какова была толщина слоя земли, покрывавшего массу человеческих тел в этих могилах?

АРЕНС: Этого я не знаю. Я уже сказал, что у меня вызывало такое отвращение зловоние, которое приходилось выносить в течение нескольких недель, что, когда я ездил мимо, я закрывал окна автомобиля и мчался мимо с такой скоростью, с какой только мог.

Г. СМИРНОВ: Однако даже если Вы только небрежно поглядели на те могилы, возможно, Вы заметили, был ли слой земли, покрывающей трупы, глубок или мелок? Это были несколько сантиметров или несколько метров глубиной? Быть может, профессор Бутц сказал Вам кое-что об этом?

АРЕНС: Как командир полка связи, я отвечал за пространство, сопоставимое с размерами Большой Германии, и я часто был в разъездах. Моя работа выполнялась далеко не только в штабе. Поэтому, вообще, с понедельника или со вторника до субботы я был со своими подразделениями. По этой причине, когда я проезжал, я действительно бросал случайный взгляд на эти могилы; но я особенно не интересовался деталями, и я не обсуждал с профессором Бутцем подобные детали. По этой причине у меня есть только смутные воспоминания по этому вопросу.

Г. СМИРНОВ: Согласно материалу, представленному Высокому Трибуналу советским обвинением, установлено, что тела были похоронены в глубине от полутора до двух метров. Интересно, где Вы встретили волка, который мог расцарапать землю до глубины 2-х метров.

АРЕНС: Я не встречал этого волка, но я видел это.

Г. СМИРНОВ: Скажите, пожалуйста, почему Вы начали эксгумацию братских могил только в марте 1943 года, обнаружив крест и узнав о могилах уже в 1941-м?

АРЕНС: Это было не моей заботой, а проблемой армейской группы. Я уже сказал Вам, что в ходе 1942 свидетельства стали более существенными. Я часто слышал о них и говорил об этом с полковником Фон Герсдорффом, начальником разведки группы армий «Центр», который сообщал мне, что ему все известно об этом, на чем мое участие закончилось. Я сообщил, что я видел и слышал. Кроме того, вопрос этот меня не касался, и я не интересовался им. У меня хватало собственных забот.

Г. СМИРНОВ: Теперь последний вопрос. Пожалуйста, скажите мне, кем были эти двое, с кем Вы говорили, и, возможно, Вы сможете вспомнить имена пары, которая сказала Вам о расстреле в Катынском лесу?

АРЕНС: Эта пара жила в маленьком доме приблизительно в 800—1.000 метров к северу от нашего выезда на Витебскую дорогу. Я не помню их имен.

Г. СМИРНОВ: Значит, Вы не помните имена этой пары?

АРЕНС: Нет, не помню.

Г. СМИРНОВ: Таким образом, Вы услышали о Катынских событиях от пары, фамилии которой Вы не помните, и Вы ничего не слышали об этом от других местных жителей?

АРЕНС: Пожалуйста, повторите Ваш вопрос.

Г. СМИРНОВ: Следовательно, Вы услышали о Катынских событиях только от этой пары, фамилии которой Вы не помните? Ни от кого еще из местных жителей Вы ничего не слышали о событиях в Катыни?

АРЕНС: Я лично слышал факты только от этой пары, тогда как мои солдаты рассказали мне ряд историй, услышанных от других жителей.

Г. СМИРНОВ: Вы знаете, что во время расследования

Катынского дела, вернее катынской провокации, немецкой полицией на улицах Смоленска расклеивались объявления с обещанием награды любому, кто даст информацию в связи с Катынскими событиями? За подписью лейтенанта Фосса.

АРЕНС: Я лично не видел этого объявления. Лейтенант Фосс известен мне только по имени.

Г. СМИРНОВ: И самый последний вопрос. Вы знаете о сообщении Чрезвычайной Государственной Комиссии по поводу Катыни?

АРЕНС: Вы подразумеваете российскую Белую Книгу, когда Вы упоминаете это сообщение?

Г. СМИРНОВ: Нет, я подразумеваю сообщение советской Чрезвычайной Государственной Комиссии по поводу Катыни, советское сообщение.

АРЕНС: Да, я прочел это сообщение.

Г. СМИРНОВ: Следовательно, Вам известно, что Чрезвычайная Государственная Комиссия называет Вас как одно из лиц, ответственных за преступления, осуществленные в Катыни?

АРЕНС: Там упомянут подполковник Арнес.

Г. СМИРНОВ: У меня больше нет вопросов, г. Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: доктор Штамер, Вы желаете провести повторный допрос?

Доктор ШТАМЕР: Свидетель, только что Вы сказали, что Вы не знали, когда старший лейтенант Ходт попал в Ваш штаб. Вы знаете, когда он оказался в полку?

АРЕНС: Я знаю, что он был в полку во время русской кампании фактически с самого начала.

Доктор ШТАМЕР: Таким образом, он был в полку с начала?

АРЕНС: Да. Он служил в этом полку с начала русской кампании.

Доктор ШТАМЕР: Только еще один вопрос, касающийся Ваших разговоров с профессором Бутцем. Профессор Бутц упоминал что-нибудь о последних датах на найденных им письмах?

АРЕНС: Он говорил мне о весне 1940. Он также показал мне тот дневник, и я смотрел его, и я также видел даты, но не помню точно, какие. Но они закончились весной 1940.

Доктор ШТАМЕР: Значит, не было найдено никаких документов с более поздними датами?

АРЕНС: Профессор Бутц сказал мне, что не нашли никаких документов или заметок, указывающих на более поздние даты, и он считал, что расстрелы, видимо, происходили весной 1940 года.

Доктор ШТАМЕР: Г. Председатель, у меня больше нет вопросов к свидетелю.

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Свидетель, а Вы не можете вспомнить точно, когда профессор Бутц обсуждал с Вами дату захоронения тел в братских могилах?

АРЕНС: Могу я попросить повторить вопрос?

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Когда профессор Бутц говорил с Вами о братских могилах и утверждал, что захоронение, должно быть, имело место весной 1940?

АРЕНС: Я не могу сказать Вам дату точно, но это было весной 1943, прежде, чем эти эксгумации начались — я прошу прощения — он сказал мне, что получил указание предпринять эксгумацию, и во время эксгумаций он время от времени общался со мной; поэтому, возможно, это было в мае или в конце апреля. В середине мая он сообщил мне детали эксгумации и сказал мне, между прочим, то, о чем я свидетельствовал здесь. Я не могу теперь сказать Вам точно, когда именно профессор Бутц посетил меня.

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Насколько я помню, Вы заявили, что профессор Бутц прибыл в Катынь. Когда он точно прибыл туда?

АРЕНС: Весной 1940 профессор Бутц приехал и сказал мне, что по указанию командования армейской группы он должен предпринять эксгумации в моих лесах. Эксгумация была начата, и в ходе...

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Вы сказали в 1940? Может быть, неверен перевод?

АРЕНС: В 1943-м, весной 1943-го. Спустя несколько недель после начала эксгумаций профессор Бутц посетил меня, когда я оказался на месте, и сообщил мне, или скорее он обсуждал этот вопрос со мной, и он сказал мне то, что я свидетельствовал здесь. Быть может, это была середина мая 1943-го.

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Согласно Вашим показаниям, насколько я понял из Вашего ответа на вопрос, поставленный защитой, профессор Бутц утверждал, что расстрел был весной 1940, перед прибытием комиссии для эксгумаций. Это так?

АРЕНС: Я могу еще раз повторить, что профессора Бутца...

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Нет необходимости повторять то, что Вы уже сказали. Я только спрашиваю Вас, правильно это или нет? Возможно, перевод был неправильным или, возможно Ваши показания были неверны вначале.

АРЕНС: Я не понял, о чем меня спрашивали. Вот почему я хотел объяснить это еще раз. Я только не знаю, что означает последний вопрос. Я могу попросить, чтобы этот вопрос повторили?

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Вначале, когда Вы были опрошены представителем защиты, я понял Вас так, что профессор Бутц сообщил Вам, что расстрелы имели место весной 1940 г., и случилось это до прибытия комиссии для эксгумаций.

АРЕНС: Нет, меня поняли неправильно. Я свидетельствовал, что профессор Бутц приехал ко мне и сказал мне, что он должен сделать эксгумации, поскольку это касалось моих лесов. Начались эксгумации, и приблизительно 6—8 недель спустя профессор Бутц был у меня, и бывал еще — но приблизительно 6—8 недель спустя он приехал ко мне и сказал мне, что он убежден, что в результате его открытий он теперь был в состоянии установить дату расстрелов. Это утверждение, которое он сделал мне, относится приблизительно к середине мая.

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Вы были на месте, когда нашлись дневник и другие документы, которые показал Вам профессор Бутц?

АРЕНС: Нет.

ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Вы не знаете, где он нашел дневник и другие документы?

АРЕНС: Нет, этого я не знаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Когда Вы впервые сообщали начальству о Вашем подозрении, что там была могила?

АРЕНС: Сначала я не догадывался. Я уже упомянул, что там были бои; и сначала я не придавал значения услышанным рассказам и не верил этому. Я полагал, что там были погибшие солдаты, как и в нескольких могилах поблизости.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы не отвечаете на мой вопрос. Я спрашиваю Вас, когда Вы впервые сообщали начальству о могиле?

АРЕНС: В ходе лета 1942 я говорил с полковником фон Герсдорффом о разговорах, о которых узнал. Герсдорфф сказал мне, что он также слышал об этом, на том и закончилась беседа с фон Герсдорффом. Он не думал, что это было правдой; в любом случае он не был полностью убежден. Этого я, однако, не знаю.

Когда весной 1943-го года стаял снег, мне принесли кости, которые там нашли, и тогда я позвонил ответственному за военные могилы и сказал ему, что, очевидно, здесь были могилы каких-то солдат. Это было до того, как профессор Бутц посетил меня.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы делали какое-нибудь сообщение в письменной форме?

АРЕНС: Нет, я этого не делал.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Никогда?

АРЕНС: Нет, я не настолько был обеспокоен этим вопросом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Свидетель свободен.

Доктор ШТАМЕР: В качестве следующего свидетеля я хотел бы вызвать лейтенанта Рейнхарда фон Эйхборна.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Да.

[Свидетель фон Эйхборн занимает место у свидетельского пульта.]

Сообщите, пожалуйста, свое полное имя.

РЕЙНХАРД ФОН ЭЙХБОРН (свидетель): Рейнхард фон Эйхборн.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Повторяйте за мною присягу: я клянусь Богом — Всемогущим и Всезнающим — что я буду говорить чистую правду, только правду и ничего кроме правды.

[Свидетель повторяет присягу.]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы можете сесть.

Доктор ШТАМЕР: Свидетель, чем Вы занимаетесь?

ФОН ЭЙХБОРН: Помощник судьи.

Доктор ШТАМЕР: Вы были призваны в германские вооруженные силы во время войны?

ФОН ЭЙХБОРН: Да, в августе 1939.

Доктор ШТАМЕР: И в какое подразделение?

ФОН ЭЙХБОРН: 537-ой армейский полк связи.

Доктор ШТАМЕР: И каков был Ваш чин?

ФОН ЭЙХБОРН: В начале войны — командир взвода и лейтенант.

Доктор ШТАМЕР: А в конце?

ФОН ЭЙХБОРН: Старший лейтенант.

Доктор ШТАМЕР: Вы были на Восточном фронте во время войны?

ФОН ЭЙХБОРН: Да, с самого начала.

Доктор ШТАМЕР: С Вашим полком?

ФОН ЭЙХБОРН: Нет, перед этим, с 1940-го года — в штабе группы армий «Центр».

Доктор ШТАМЕР: Кроме этого 537-го полка был ли там инженерный батальон № 537?

ФОН ЭЙХБОРН: В сфере группы армий «Центр» не было никакого инженерного батальона № 537.

Доктор ШТАМЕР: Когда Вы прибыли со своим подразделением в район Катыни?

ФОН ЭЙХБОРН: Около 20 сентября штаб группы армий «Центр» перевел его штаб под Смоленск, то есть в Смоленскую область.

Доктор ШТАМЕР: Где Вы квартировали прежде?

ФОН ЭЙХБОРН: Как я должен понять этот вопрос?

Доктор ШТАМЕР: Откуда Вы туда прибыли?

ФОН ЭЙХБОРН: Мы приехали из Борисова.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Минуту. Свидетель сказал 20 сентября. Это не идентифицирует год.

Доктор ШТАМЕР: В каком году было это 20 сентября?

ФОН ЭЙХБОРН: 20 сентября 1941 года.

Доктор ШТАМЕР: 537-й полк уже там находился?

ФОН ЭЙХБОРН: Штаб 537-го полка был переведен приблизительно в то же самое время вместе со штабом армейской группы в место, где находилось командование группы. Передовые подразделения уже размещались там ранее, чтобы установить средства связи.

Доктор ШТАМЕР: И где этот штаб был размещен?

ФОН ЭЙХБОРН: Штаб 537-го полка связи группы армий был размещен в так называемом Днепровском Замке.

Доктор ШТАМЕР: Где были передовые подразделения?

ФОН ЭЙХБОРН: Передовое подразделение, возможно, также занимало это здание; по крайней мере, часть этого подразделения оставили, чтобы охранять это здание для полкового штаба.

Доктор ШТАМЕР: Вы знаете, кто командовал этим подразделением?

ФОН ЭЙХБОРН: Им командовал лейтенант Ходт.

Доктор ШТАМЕР: Когда подразделение оказалось в Катыни?

ФОН ЭЙХБОРН: Смоленск пал приблизительно 17 июля 1941. Армейская группа запланировала перенести свой штаб в непосредственную близость от Смоленска, и после того, как группа выбрала себе квартиры, область была немедленно захвачена после падения города. Передовое подразделение прибыло в то же самое время, поскольку эта область была захвачена, и это было, вероятно, во второй половине июля 1941 года.

Доктор ШТАМЕР: Значит, это подразделение было там с июля 1941 до 20 сентября 1941?

ФОН ЭЙХБОРН: Да.

Доктор ШТАМЕР: И весь штаб был там с 20 сентября 1941 года?

ФОН ЭЙХБОРН: Да. Может быть, часть штаба прибыла несколько позже, но большинство штаба прибыло 20 сентября.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы говорите о штабе армейской группы или о штабе полка связи?

ФОН ЭЙХБОРН: Я говорю об обоих штабах, потому что перемещение больших штабов, таких, как штаб армейской группы, нельзя осуществить за день; обычно для этого нужно 2—3 дня. Надо было поддерживать связь, поэтому полк должен был оставить кого-то из сотрудников, пока не переехал весь штаб.

Доктор ШТАМЕР: Где разместилось передовое подразделение?

ФОН ЭЙХБОРН: По крайней мере, часть его была размещена в Днепровском Замке. Другие — по соседству, где позже были расквартированы роты. Для того, чтобы подготовить квартиры к прибытию полка, пока не прибыла его основная часть.

Доктор ШТАМЕР: А штаб 537-го полка?

ФОН ЭЙХБОРН: Он был в Днепровском Замке.

Доктор ШТАМЕР: Вы можете назвать нам имена офицеров из штаба этого полка?

ФОН ЭЙХБОРН: На тот момент подполковник Беденк, командир; лейтенант Рекс, адъютант; лейтенант Ходт, дежурный офицер; и капитан Шэфер, который был телефонным экспертом. Может быть, были еще один или два, но я не могу вспомнить их имен.

Доктор ШТАМЕР: Предыдущий свидетель уже сказал нам о задачах полкового штаба. Как штаб управлял действиями полка?

ФОН ЭЙХБОРН: Полк, состоявший из 10 — 12 рот, должен был представлять точный отчёт каждый вечер относительно того, какая задача поставлена каждой роте. Это было необходимо, поскольку мы должны были знать, какие силы свободны в случае крайней необходимости для того, чтобы решать какие-то новые задачи.

Доктор ШТАМЕР: Как далеко от Днепровского Замка Вы были расквартированы?

ФОН ЭЙХБОРН: Приблизительно 4—5 километров. Я не могу назвать Вам точное расстояние, поскольку я всегда преодолевал его на машине, около 4—5 километров.

Доктор ШТАМЕР: Вы часто бывали в Днепровском Замке?

ФОН ЭЙХБОРН: Очень часто, когда я был не на дежурстве, поскольку я служил в этом полку, знал большинство офицеров и был с ними в дружественных отношениях.

Доктор ШТАМЕР: Вы можете сказать нам о характере и интенсивности движения к Днепровскому Замку?

ФОН ЭЙХБОРН: Чтобы судить об этом, надо иметь представление о людях и вещах. Насколько касается людей, то движение было очень оживлённым, потому что полк, чтобы справляться со своими задачами, должен был быть организован весьма централизованно. Поэтому прибывало много курьеров, и командиры рот часто бывали в полковом штабе.

С другой стороны, было напряженное движение грузовиков и легковых автомобилей, потому что полк попытался улучшить свои квартиры; а так как мы оставались там в течение некоторого времени, в доме проводились всевозможные строительные работы.

Доктор ШТАМЕР: Вы слышали что-нибудь о существовании трех русских лагерей с польскими офицерами в 25—45 километрах к западу от Смоленска, которые предположительно попали в немецкие руки?

ФОН ЭЙХБОРН: Я никогда ничего не слышал ни о каких лагерях польских офицеров или лагерях польских военнопленных.

Доктор ШТАМЕР: Ваша армейская группа получала сообщения о захвате таких польских офицеров?

ФОН ЭЙХБОРН: Нет, я бы заметил, потому что сведения о числе пленных, и особенно офицеров, всегда предоставлялись мне в вечерних сводках армий, которые брали этих пленных. Это была наша обязанность — получать такие сводки, и мы поэтому видели их каждый вечер.

Доктор ШТАМЕР: И вы не получали подобного сообщения?

ФОН ЭЙХБОРН: Я не видел таких сообщений ни от армии, выславшей его, и не получал от армейской группы, обязанной передавать подобные сведения в вечернем рапорте Верховному командованию армии (ОКВ).

Доктор ШТАМЕР: Могло это сообщение появиться из другого источника или быть послано в другую инстанцию?

ФОН ЭЙХБОРН: Официальный порядок отчетности в армии был очень строг, и сотрудники следили, чтобы он строго соблюдался. В любом случае, армии всегда были обязаны подавать детальные отчёты, в соответствии с предусмотренной формой, и это в особенности касалось числа военнопленных. Поэтому просто невероятно, чтобы такое число офицеров попало в руки армии и об этом не было бы сообщено надлежащим образом.

Доктор ШТАМЕР: Вы только что сказали, что Вы были в особенно тесной связи с офицерами этого полка. Вы когда-либо слышали, чтобы польских военнопленных офицеров расстреляли в то или иное время в Катынском лесу при участии 537 полка при полковнике Беденке или при полковнике Аренсе?

ФОН ЭЙХБОРН: Я знал почти всех офицеров полка, поскольку сам был более года с полком, и был настолько близок с большинством из офицеров, что они сказали бы мне все, что случилось, даже что-то, не подлежащее оглашению. Поэтому просто невероятно, чтобы я не знал о таком важном деле. Сама природа того, как подобные вещи распространяются в полку, такова, что невероятно, чтобы не нашлось хотя бы одного, кто сразу же довел бы это до моего сведения.

Доктор ШТАМЕР: Действительно ли все приказы, официально отдаваемые 537 полку, были Вам известны?

ФОН ЭЙХБОРН: Приказы этому армейскому полку связи были двойными: те, которые касались только радиороты и те, которые относились к девяти телефонным ротам. Так как я был телефонным экспертом, было весьма естественным для меня готовить эти приказы и представлять их моему начальнику, генералу Оберхаузеру. Поэтому каждый выпущенный приказ был либо подготовлен мной, либо я видел его заранее.

Доктор ШТАМЕР: Существовал ли когда-либо приказ, исходящий из Вашего штаба и предписывающий расстрелять польских военнопленных?

ФОН ЭЙХБОРН: Такой приказ никогда не отдавался полку ни нашим штабом, ни какой-либо иной инстанцией. И при этом мы ни сообщения об этом не получали, ни из какого-либо иного источника о подобных вещах не слышали.

Доктор ШТАМЕР: Если бы такой приказ проходил по официальным каналам, он мог бы пройти только через Вас?

ФОН ЭЙХБОРН: Такой приказ касался бы очень многих членов полка, отрывая их от непосредственных обязанностей, направленных на охрану систем связи. Поскольку мы очень нуждались в связистах, мы должны были знать, что делал почти каждый человек в полку. Просто немыслимо, чтобы какой-то военнослужащий полка был оторван от своих обязанностей без нашего ведома.

Доктор ШТАМЕР: У меня больше нет вопросов, г. Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Доктор Кранцбюлер, от чьего имени Вы выступаете?

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Ответчика гроссадмирала Деница, г. Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: В связи с этим преступлением против адмирала Деница никаких обвинений нет.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Г. Председатель, эксгумации и пропаганда, связанная с ними, произошли в тот период, когда гроссадмирал Дениц был Главнокомандующим Флота. Обвинение утверждает, что тогда гроссадмирал Дениц был членом правительства и участвовал во всех действиях, предпринятых правительством. Поэтому я обязан рассматривать его как участника всех действий, проистекающих из катынского случая.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Это означало бы, что нам придется услышать прения всех, кто был, так или иначе, связан с правительством. Трибунал уже указывал в отношении адмирала Раэдера, что его случай не связан с этим вопросом. Только если случай непосредственно связан с конкретным делом, адвокатам отдельных ответчиков позволено подвергнуть свидетеля перекрестному допросу — в дополнение к защите, которая вызывает свидетеля. Если есть какое-нибудь предложение, которое Вы хотели бы сделать адвокатам, вызывающим свидетеля, то Вы можете сделать его им, но Вы не наделены подобным правом...

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Но я спрашиваю Вашего позволения задать этому свидетелю два или три вопроса.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Если у Вас есть какие-нибудь специальные вопросы, то, чтобы задать их, Вы можете предложить их доктору Штамеру, и доктор Штамер задаст их. Доктор Кранцбюлер, если Вы хотите задать какие-нибудь вопросы, Вы можете передать их доктору Штамеру и он задаст их свидетелю.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Г. Председатель, я действительно не совсем понимаю. Буду ли я предлагать доктору Штамеру задать вопросы, или...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Если Вы не можете сделать этого устно, Вы можете сделать это в письменной форме; и позже Вы можете сделать это. Но я действительно не думаю, что могут быть какие-то вопросы, которые являются настолько важными, чтобы делать это подобным образом.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Они могут также быть проведены через доктора Штамера. Я только думал, что я сэкономлю некоторое время, задавая вопросы самостоятельно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я сказал Вам, если Вы желаете задать какие-нибудь вопросы, Вы должны задать их через доктора Штамера.

ФЛОТТЕНРИХТЕР КРАНЦБЮЛЕР: Спасибо, г. Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Тем временем, Трибунал будет продолжать перекрестный допрос, и любые вопросы, которые Вы желаете задать, могут быть заданы во время повторного расспроса.

Обвинение желает подвергнуть свидетеля перекрестному допросу?

Г. СМИРНОВ: Свидетель, мне интересно знать точно Ваши должностные обязанности в армии. Действительно ли Вы отвечали за телетайпную связь в штабе группы армий «Центр» и действительно ли Вы были экспертом по беспроводной связи?

ФОН ЭЙХБОРН: Нет, г. Обвинитель, Вы неправы. Я был телефонным экспертом группы армий «Центр», а не радио-экспертом.

Г. СМИРНОВ: Это в точности то, о чём я спрашиваю Вас. Перевод был, очевидно, неверным. Таким образом, Вы отвечали за телефонные коммуникации, не так ли?

ФОН ЭЙХБОРН: Да, Вы правы.

Г. СМИРНОВ: За обычные телеграммы или зашифрованные телеграммы?

ФОН ЭЙХБОРН: Задача телефонного эксперта, связанного с армейской группой, состоит в том, чтобы поддерживать в безопасности телефонные линии...

Г. СМИРНОВ: Нет, я не интересуюсь общими задачами. Я хотел бы знать, были ли они секретными зашифрованными телеграммами или обычной армейской почтой, проходящей по армейским коммуникациям, которая не была секретной.

ФОН ЭЙХБОРН: Было два вида телеграмм, открытые и секретные.

Г. СМИРНОВ: Секретные телеграммы также проходили через Вас?

ФОН ЭЙХБОРН: И те, и другие через меня.

Г. СМИРНОВ: Следовательно, все коммуникации между вермахтом, между армейскими соединениями и самыми высокими полицейскими властями также проходили через Вас; это так?

ФОН ЭЙХБОРН: Самые важные телеграммы, и особенно секретные, представлялись телефонному эксперту.

Г. СМИРНОВ: Да. Следовательно, корреспонденция между полицейскими властями и подразделениями вооруженных сил проходила через Вас, это так? Я задаю Вам этот вопрос повторно.

ФОН ЭЙХБОРН: Я должен ответить с учетом того, что сообщения не проходили через телефонного эксперта, но только самые важные секретные телетайпные дела представлялись ему — не вся корреспонденция, потому что она отправлялась также и с курьерами.

Г. СМИРНОВ: Это ясно. Вы знаете, следовательно, что в сентябре и октябре 1941 года в Смоленске имелись специальные подразделения, обязанность которых в тесном сотрудничестве с армией состояла в том, чтобы выполнять так называемую чистку лагерей военнопленных и истребление военнопленных?

Доктор ЛАТЕРНСЕР: Г. Председатель, я должен решительно возразить против этого допроса свидетеля. У этого допроса может быть лишь одна цель — определить отношения между Генштабом и ОКВ и какими-то командами Службы безопасности. Поэтому они обвиняют Генштаб и ОКВ; и если я, г. Председатель, как адвокат защиты Генштаба и ОКВ, не имею права задать вопросы, на основе равного обращения с защитой и обвинением, те же самые правила должны относиться и к обвинителю.

Г. СМИРНОВ: Могу я, г. Председатель, сделать короткое утверждение?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, это законный вопрос.

Г. СМИРНОВ: Прошу прощения.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я сказал, что вопрос законен. Можете задать.

Г. СМИРНОВ: Свидетель, я хотел бы спросить у Вас следующее. Так как все секретные телеграммы проходили через Вас, не сталкивались ли Вы когда-либо среди них с какой-либо от так называемой 1-й айнзацгруппы «Б» — так называемой первой команды — или от спецкоманды «Москва», расположенной в то время в Смоленске до срока в резерве? У последней был приказ — совершить массовые расправы в Москве. Обе команды тогда находились в Смоленске.

ФОН ЭЙХБОРН: Никаких подобных сообщений через мои руки не проходило. Я могу дать Вам исчерпывающие объяснения, г. обвинитель. Когда подобные подразделения располагались в районе группы армий «Центр», у них были собственные радиостанции. Лишь позже в ходе русской кампании они пользовались телетайпом; в этом случае они использовали сеть армейской группы. Но это было позже.

Г-Н СМИРНОВ: Следовательно, телеграммы спецподразделений, назначенных приказом высоких полицейских властей для выполнения специальных действий в сотрудничестве с военными, не проходили через Ваши руки в сентябре и октябре 1941 года?

ФОН ЭЙХБОРН: Это так. В то время эти спецподразделения не пользовались телетайпом, даже если телетайпная сеть имелась на этой территории.

Г-Н СМИРНОВ: Г-н Председатель, этот документ уже был внесен в Суд вместе с сообщением Чрезвычайной Комиссии, номер документа — СССР-3. Если Высокий Суд разрешит, я хотел бы представить в Суд и Защите фотокопию одного из документов, приложенную к сообщению Чрезвычайной Комиссии. Если Суд посмотрит на страницу 2 этого документа, он увидит, что спецкоманда «Москва» и айнзацгруппа «Б» обе находились в Смоленске. На первой странице сообщается, что эти подразделения, вместе с подразделениями вермахта, назначаются для выполнения массовых расправ в лагерях. Если Суд мне позволит, я представлю сейчас этот документ...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, это существенный факт. Мы, естественно, приобщим данные Советской Правительственной публикации. И я понимаю Вас так, что этот документ — часть донесения Советского правительства или отчёта Советского правительства.

Г-Н СМИРНОВ: Да, г-н Председатель; но я прошу разрешения представить первоначальный немецкий секретный документ, указывающий, что в Смоленской области находились две большие спецкоманды, чьей обязанностью было выполнение массовых казней в лагерях, и что действия эти должны были выполняться вместе с подразделениями вермахта, обязанными сотрудничать с ними.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, передаваемый Вами документ является частью СССР-3?

Г-Н СМИРНОВ: Да, г-н Председатель, это часть документа СССР-3, называющегося «Специальные Директивы гитлеровского руководства об уничтожении военнопленных». Я прошу разрешения Суда приобщить подлинник одного из документов, даже если отчёт СССР-3 уже полностью приобщён.

Из него следует, что спецподразделения были расположены в Смоленске и получили указание вместе с подразделениями вермахта осуществлять массовые казни в лагерях.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Да, полковник Смирнов. Это может быть принято, если Суд правильно Вас понял.

Г-Н СМИРНОВ: Благодарю вас, г-н Председатель.

[Поворачиваясь к свидетелю.] Следовательно, мы можем считать установленным фактом то, что корреспонденция, телеграфные сообщения этих специальных подразделений не проходили через Ваши руки; это верно?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Он уже дважды подтвердил это.

Г-Н СМИРНОВ: Прошу прощения, г-н Председатель.

[Поворачиваясь свидетелю.] Почему же Вы утверждали с такой уверенностью, что не существовало никаких сообщений об уничтожении поляков? Вам известно, что уничтожение военнопленных является специальной акцией, и любое сообщение об этом действии должно было пройти через ваши руки? Это так?

ФОН ЭЙХБОРН: Я ответил обвинителю — вернее, доктору Штамеру — что если бы приказ об уничтожении поступил 537-му полку связи армейской группы, я, несомненно, должен был бы об этом знать. Я не говорил того, что обвинитель теперь пытается мне приписать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, Суд считает, что было бы лучше, если бы Вы зачитали этот отрывок на немецком из документа, чтобы его содержание стало частью стенограммы.

Г-Н СМИРНОВ: В этом документе, г-н Председатель, установлено...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Продолжайте, полковник Смирнов.

Г-Н СМИРНОВ: Благодарю Вас, г-н Председатель.

Этот документ датирован «Берлин, 29 Октября 1941». Заголовок, «Руководитель Полиции Безопасности и Службы Безопасности». Классифицирован: «Совершенно Секретно; Срочно; действующий порядковый номер — 14». Ссылка на приказы 17 июля и 12 сентября 1941 года. Прочту несколько коротких предложений, начиная с начала: «В приложении я посылаю указания для перемещения советских гражданских заключенных и военнопленных из постоянных лагерей для военнопленных и транзитных лагерей в армейский тыл...

«Эти директивы разработаны в сотрудничестве с Армейским Главным Командованием. Армейское Главное Командование известило командующих тыловых армий, а также полевых начальников лагерей для военнопленных и транзитных лагерей.

«Группы выполнения задач, в зависимости от размера лагеря на их территории, создают специальные команды достаточной численности под руководством офицера СС. Командам предписывается немедленно начать работу в лагерях». Я пропущу здесь и перейду к последнему параграфу: «Я особенно подчеркиваю, что действующие приказы номер 8 и 14, а также Приложение, должны уничтожаться немедленно в случае возникновения опасности». Я завершаю чтение, осталось огласить лишь список рассылки. На странице 2 имеется указание относительно Смоленска. Сообщается, что в Смоленске располагается айнзацгруппа «Б», включающая спецкоманды 7а, 7Ь, 8 и 9; и, кроме того, уже находящаяся в Смоленске спецкоманда, несколько преждевременно названная организаторами «Москва».

Это — содержание документа, г-н Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Суд считает необходимым перевести документ целиком. Объявляется перерыв до 14.05

[Перерыв до 14.05.]

Дневная Сессия

Г-Н СМИРНОВ: Г-н Председатель, у меня нет больше вопросов к данному свидетелю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Д-р Штамер.

Д-Р ШТАМЕР: Свидетель, Вы знаете, кем использовался этот небольшой замок около Днепра перед тем, как его заняли немецкие войска? Кто использовал его, кто жил там?

ФОН ЭЙХБОРН: Не могу сказать наверняка. Мы обратили внимание, что небольшой замок был удивительно хорошо обставлен. Все удобно располагалось. Там было две ванных, тир, кинозал. Мы сделали определённые выводы в дальнейшем, когда стали известны факты, но мне о предшествующем владельце ничего неизвестно.

Д-Р ШТАМЕР: Русский обвинитель показал Вам документ, датированный 29 октября 1941 года «Директивы руководителю СИПО для отрядов СТАЛАГС». Хочу задать Вам вопрос по поводу этого документа: как относился командир группы армий «Центр» фельдмаршал Клюге к расстрелам военнопленных?

ФОН ЭЙХБОРН: Случайно я услышал разговор между командующими Боком и Клюге. Этот разговор происходил около 3 или 4 недель перед началом русской кампании. Я не могу сообщить Вам точную дату. В то время фельдмаршал фон Бок был командующим группы армий «Центр», а фельдмаршал Клюге — командующим 4-й армией. Командование группы армий находилось в Позене, 4-й армии — в Варшаве. В тот день меня вызвал адъютант фельдмаршала фон Бока полковник Харденберг. Он дал мне приказ...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Эти подробности совершенно не относятся к делу. Вас спросили: каково было отношение Клюге? Только это...

Д-Р ШТАМЕР: Я не понимаю. Не пойму, что Вы сказали, г-н Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я сказал, что все эти детали о конкретном месте, где фон Клюге встретил какого-то другого командующего армией, совершенно излишни. Вас лишь спросили: как фон Клюге относился к убийству военнопленных? Ведь так?

Д-Р ШТАМЕР: Да.

[Поворачиваясь к свидетелю.] Когда будете говорить, отвечайте кратко. Пожалуйста, просто сообщите нам, что сказал фон Клюге.

ФОН ЭЙХБОРН: Фон Клюге сказал по телефону фон Боку, что приказ расстреливать военнопленных неприемлем и невыполним с точки зрения войсковой дисциплины. Фон Бок поддержал эту точку зрения, и они полчаса говорили о мерах, которые хотели предпринять против этого приказа.

Д-Р ШТАМЕР: Согласно заявлениям Обвинения, расстрел этих 11.000 офицеров предположительно произошел где-то в сентябре 1941 года. Вопрос: Вы считаете возможным, чтобы столь массовые расстрелы и захоронения могли происходить рядом с полковой штаб-квартирой и Вы ничего об этом не слышали?

ФОН ЭЙХБОРН: Мы были очень заняты подготовкой к переезду командования группы армий в Смоленск. Было выделено большое количество связных подразделений для установки качественных сооружений. Повсюду там постоянно ходили и прокладывали кабели и телефонные линии. Не может быть и речи о том, Чтобы что-то подобное могло там произойти, а я не узнал бы об этом.

Д-Р ШТАМЕР: У меня больше нет вопросов к свидетелю, г-н Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Свидетель может быть свободен.

Д-Р ШТАМЕР: Г-н Председатель, перед вызовом моего третьего свидетеля, генерал-лейтенанта Оберхаузера, не позволите ли Вы мне сделать следующее замечание?

Обвинение до сих пор только предполагает, кто осуществил расстрел: что это был 537-й полк под командой полковника Аренса. Сегодня полковник Арене опять был квалифицирован обвинением как виновный. Очевиден отвод этого обвинения; и было сказано, что если это был не Арене, то его предшественник, полковник Беденк; а если и Беденк этого не совершал, то очевидно — и это, кажется, уже третья версия — что это сделало СД. Защита сконцентрировалась исключительно на утверждении, что полковник Арене является виновником, и это обвинение опровергла. Исходя из изменившейся ситуации и позиции обвинения, я должен вызывать еще одного, четвертого свидетеля. Это старший лейтенант Ходт, упоминавшийся сегодня как виновник, который был в штабе полка с самого начала и который был, как мы установили, старшим передового подразделения, занявшего Днепровский Замок в июле. Вчера я случайно получил адрес лейтенанта Ходта. Он находится в Глюксбурге, возле Фленсбурга; и я, таким образом, прошу разрешения вызвать в качестве свидетеля лейтенанта Ходта, который будет свидетельствовать, что в промежутке между июлем и сентябрём расстрелы не имели места.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Д-р Штамер, Суд рассмотрит Ваше предложение относительно дополнительного свидетеля в половине третьего.

Д-Р ШТАМЕР: Да, сэр. Теперь я вызываю в качестве свидетеля генерал-лейтенанта Оберхаузера.

[Свидетель Оберхаузер встает.]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Сообщите, пожалуйста, Ваше полное имя?

ЮГЕН ОБЕРХАУЗЕР (СВИДЕТЕЛЬ): Юген Оберхаузер.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Повторяйте за мною присягу: я клянусь Богом — Всемогущим и Всезнающим — что я буду говорить чистую правду, только правду и ничего кроме правды.

[Свидетель повторяет присягу.]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы можете сесть.

Д-Р ШТАМЕР: Генерал, какую должность Вы занимали во время войны?

ОБЕРХАУЗЕР: Я был командующим связью в армейской группе во время польской кампании, в группе армий «Север»; затем, во время Западной кампании, в группе армий «В»; и затем, в русскую кампанию, в группе армий «Центр».

Д-Р ШТАМЕР: Когда Вы и Ваш штаб оказались в районе Катыни?

ОБЕРХАУЗЕР: Где-то в сентябре 1941 года.

Д-Р ШТАМЕР: Где расположился Ваш штаб?

ОБЕРХАУЗЕР: Мой штаб был расположен в непосредственной близости от командующего группы армий; то есть около 12 километров на запад от Смоленска, около железнодорожной станции Красный Бор.

Д-Р ШТАМЕР: Был ли 537-й полк под Вашей командой?

ОБЕРХАУЗЕР: Полк 537 был непосредственно под моей командой.

Д-Р ШТАМЕР: Какова была задача полка?

ОБЕРХАУЗЕР: Полк имел задачу установления как телеграфной, так и беспроволочной связи между командованием группы армий и подчиненными ему армиями и подразделениями.

Д-Р ШТАМЕР: Штаб полка располагался рядом с Вами?

ОБЕРХАУЗЕР: Штаб этого полка был расположен около 3, возможно, 4 километров на запад от моего расположения.

Д-Р ШТАМЕР: Можете ли Вы дать нам более подробную информацию о точном местонахождении штаба 537-го полка?

ОБЕРХАУЗЕР: Штаб 537-го полка находился в очень хорошем русском лесном доме. До этого там, наверное, жили комиссары. Он находился на крутом берегу Днепра. В стороне от дороги, возможно, в 400 или 500 метрах. Думаю, километрах в 4-х на запад от меня, по главной дороге Смоленск-Витебск.

Д-Р ШТАМЕР: Кто был старшим в полку после взятия Смоленска?

ОБЕРХАУЗЕР: После взятия Смоленска командиром полка был полковник Беденк.

Д-Р ШТАМЕР: До какого времени?

ОБЕРХАУЗЕР: До ноября 1941 года.

Д-Р ШТАМЕР: Кто был его преемником?

ОБЕРХАУЗЕР: Его преемником был полковник Арене.

Д-Р ШТАМЕР: До какого времени?

ОБЕРХАУЗЕР: Приблизительно до сентября — быть может, августа — 1943 года.

Д-Р ШТАМЕР: Как долго Вы сами находились в районе Катыни?

ОБЕРХАУЗЕР: Я был там до переезда штаб-квартиры командования группы армий дальше на запад.

Д-Р ШТАМЕР: Каковы были Ваши отношения с командирами этого полка?

ОБЕРХАУЗЕР: Мои отношения с полковыми командирами были весьма тесными как по службе, так и вне ее, поскольку я был первым командиром этого полка. Я сам формировал полк и был к нему очень привязан.

Д-Р ШТАМЕР: Вы лично часто посещали Днепровский Замок?

ОБЕРХАУЗЕР: Я часто бывал в Днепровском Замке; обычно раз или два в неделю.

Д-Р ШТАМЕР: Часто вызывали командиров?

ОБЕРХАУЗЕР: Командиры бывали у меня чаще, чем я у них.

Д-Р ШТАМЕР: Известно ли Вам что-нибудь о том, что около Смоленска, в 25—45 километрах на запад, были три русских лагеря, где содержались польские военнопленные...

ОБЕРХАУЗЕР: Я ничего об этом не знал.

Д-Р ШТАМЕР: ... которые попали в руки немцев?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда ничего не слышал об этом.

Д-Р ШТАМЕР: Существовал ли приказ, предположительно исходивший из Берлина, о том, что польские военнопленные должны быть расстреляны?

ОБЕРХАУЗЕР: Нет, такого приказа никогда не было.

Д-Р ШТАМЕР: Издавали ли Вы сами когда-либо такой приказ?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда не отдавал такого приказа.

Д-Р ШТАМЕР: Известно ли Вам, чтобы полковником Беденком или полковником Аренсом такой расстрел был осуществлен?

ОБЕРХАУЗЕР: Неизвестно, но я считаю это совершенно невозможным.

Д-Р ШТАМЕР: Почему?

ОБЕРХАУЗЕР: Во-первых, поскольку такой приказ должен был бы обязательно пройти через меня, поскольку я был прямым начальником над этим полком; и, во-вторых, поскольку, если такой приказ был бы дан по не известной для меня причине и передан полку по какому-то неведомому каналу, командиры наверняка позвонили бы мне или сказали при встрече: «Генерал, нам приказали что-то непонятное».

Д-Р ШТАМЕР: Вы знаете старшего лейтенанта Ходта?

ОБЕРХАУЗЕР: Да, я знаю его.

Д-Р ШТАМЕР: Какую должность он занимал в 537 полку?

ОБЕРХАУЗЕР: Ходт замещал разные должности в полку. Как правило, его посылали вперед, поскольку он был особенно квалифицированным офицером — в особенности, что касалось технической квалификации — для подготовки нового местоположения полка. Он, таким образом, был начальником передовой партии, так называемой технической роты, для того, чтобы готовить новое расположение полка; затем он был полковым экспертом по телефонным системам, имеющим дело со всем, что касается телефонной и телетайпной связи с командованием группы армий. В моем штабе он замещал должности каких-либо из моих офицеров во время их отсутствия.

Д-Р ШТАМЕР: Он также был начальником передового подразделения при переезде в Катынь?

ОБЕРХАУЗЕР: Этого я сказать не могу. Могу лишь сказать, что я лично слышал от своего начальника штаба, что он послал вперед офицера после того, как стало ясно, как располагать штаб-квартиру; что офицер этот действовал от моего имени, поскольку я был еще на старом месте, он готовил переезд так, как я хотел, с точки зрения командующего связи. Я не знаю, кто был старшим в этом передовом подразделении тогда, но вполне возможно, что им был старший лейтенант Ходт.

Д-Р ШТАМЕР: Были ли Вы в Катыни или рядом с ней в момент после оставления Смоленска, то есть, я полагаю, с 20 июля 1941 и вплоть до переезда Вашего штаба в Катынь 20 сентября?

ОБЕРХАУЗЕР: Я был поблизости. Я находился в расположении командования группы армий; то есть западнее смоленского леса, где расположена Катынь.

Д-Р ШТАМЕР: Вы часто там бывали в этот период?

ОБЕРХАУЗЕР: Думаю, три или четыре раза.

Д-Р ШТАМЕР: Вы говорили с Ходтом в тех случаях?

ОБЕРХАУЗЕР: Если он был офицером передовой партии, в чем я не могу быть сегодня уверен, я должен был без сомнения говорить с ним. Во всяком случае, я говорил с посланным вперед офицером, также служившим в этом полку.

Д-Р ШТАМЕР: Вы слышали что-нибудь о расстрелах, имевших место в то время?

ОБЕРХАУЗЕР: Я ничего не слышал. Вообще ничего, вплоть до 1943 года, когда могилы были обнаружены.

Д-Р ШТАМЕР: Имелись ли в Вашем расположении или в 537-м полку необходимые технические средства, пистолеты, боеприпасы и так далее, с помощью которых возможно осуществить расстрел таких масштабов?

ОБЕРХАУЗЕР: Полк связи в тылу не был оснащен оружием и боеприпасами, необходимыми для ведения боя. Подобная задача весьма не типична для полка; во-первых, поскольку у полка связи совершенно другие задачи, и, во-вторых, он не в состоянии технически выполнить столь массовую казнь.

Д-Р ШТАМЕР: Вам известно место, где потом были обнаружены могилы?

ОБЕРХАУЗЕР: Да, известно, потому, что я раньше много раз ездил там.

Д-Р ШТАМЕР: Можете ли Вы описать это более точно?

ОБЕРХАУЗЕР: От шоссе Смоленск-Витебск дорога шла через лесистую, холмистую местность. Затем песчаное пространство, покрытое зарослями кустарника и вереском, простиравшееся вдоль дороги от шоссе до Днепровского Замка.

Д-Р ШТАМЕР: Места, где позже были обнаружены могилы, уже были заросшими, когда Вы расположились там?

ОБЕРХАУЗЕР: Они были поросшими так же, как и окружающее пространство, не выделяясь на его фоне.

Д-Р ШТАМЕР: Поскольку Вам известно это место, как, по-Вашему, можно ли захоронить там 11.000 поляков, предположительно расстрелянных между июнем и сентябрем 1941 года?

ОБЕРХАУЗЕР: Считаю, что об этом не может быть и речи по той простой причине, что если бы командующий узнал тогда об этом, он, несомненно, никогда не выбрал бы этого места для штаб-квартиры — возле 11.000 трупов.

Д-Р ШТАМЕР: Можете ли Вы сообщить мне, как могилы были обнаружены?

ОБЕРХАУЗЕР: Официально я не имел к этому никакого отношения. Я слышал, что либо от местных жителей, либо как-то иначе стало известно об имевших место там массовых казнях за несколько лет до этого.

Д-Р ШТАМЕР: От кого Вы это услышали?

ОБЕРХАУЗЕР: Может быть, от своего командующего, поскольку он находился там же и узнал об этом раньше меня. Я не могу теперь вспомнить точно.

Д-Р ШТАМЕР: То есть Вы не получали официального уведомления об обнаружении могил, не правда ли?

ОБЕРХАУЗЕР: Нет, никогда не получал.

Д-Р ШТАМЕР: После вскрытия могил говорили ли Вы с немецкими или иностранными участниками комиссии?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда не говорил ни с кем из участников этой комиссии.

Д-Р ШТАМЕР: У меня больше нет вопросов, г-н Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов.

Г-Н СМИРНОВ: Свидетель, Вы прибыли в район Катыни в сентябре 1943 года?

ОБЕРХАУЗЕР: В 1941-м, не в 1943-м.

Г-Н СМИРНОВ: Извините меня, я имел в виду сентябрь 1941-го, так правильно?

ОБЕРХАУЗЕР: Да, в сентябре 1941.

Г-Н СМИРНОВ: И Вы утверждаете, что Вам ничего не известно о лагерях для военнопленных поляков, оказавшихся в руках немцев, не так ли?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда не слышал что-либо о военнопленных поляках в руках немецких войск.

Г-Н СМИРНОВ: Я понимаю, что это не имело отношения к Вашей официальной деятельности командира полка связи. Но, несмотря на это, Вы, наверное, были свидетелем, как немецкие войска прочесывали лес возле шоссе Смоленск—Витебск с целью поимки военнопленных поляков, сбежавших из лагерей?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда не слышал что-либо о войсках, введённых туда для того, чтобы, скажем так, ловить сбежавших польских военнопленных. Я слышу это здесь впервые.

Г-Н СМИРНОВ: Пожалуйста, ответьте, может быть, Вы видели немецкие военные подразделения, сопровождающие польских военнопленных, схваченных в лесу?

ОБЕРХАУЗЕР: Я этого не видел.

Г-Н СМИРНОВ: Пожалуйста, ответьте на следующий вопрос: Вы были в хороших отношениях с полковником Аренсом, не так ли?

ОБЕРХАУЗЕР: У меня были хорошие отношения со всеми командирами полка.

Г-Н СМИРНОВ: И, кроме того, Вы были его непосредственным начальником?

ОБЕРХАУЗЕР: Да.

Г-Н СМИРНОВ: Полковнику Аренсу стало известно о массовых захоронениях в конце 1941 или в начале 1942. Он сообщал Вам что-нибудь о своем открытии?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу поверить, что полковник Арене мог обнаружить могилы в 1941 году. Это невероятно, но что я особенно не могу себе представить, так это то, что он ничего мне об этом не сообщил.

Г-Н СМИРНОВ: В любом случае, Вы утверждаете, что ни в 1942, ни в 1943 полковник Арене не сообщал Вам ничего об этом деле?

ОБЕРХАУЗЕР: Полковник Арене никогда ничего мне об этом не сообщал, а он обязан был сообщить мне, если бы узнал.

Г-Н СМИРНОВ: Меня заинтересовал Ваш ответ во время допроса защиты. Вы заметили, что полк связи не имел достаточно оружия, чтобы осуществить расстрел. Что Вы имели в виду? Какого типа оружие и в каком количестве, имелось в полку?

ОБЕРХАУЗЕР: Полк связи по большей части был оснащен пистолетами и карабинами. У них не было автоматического вооружения.

Г-Н СМИРНОВ: Пистолеты? Какого калибра?

ОБЕРХАУЗЕР: Это были парабеллумы. Калибр, кажется, 7.65, но я не помню наверняка.

Г-Н СМИРНОВ: Пистолеты парабеллум 7.65 или маузеры, или какие-нибудь еще?

ОБЕРХАУЗЕР: Разные. У сержантов, насколько мне известно, были маленькие маузеры. Действительно, только сержанты были вооружены пистолетами. Большинство солдат имели карабины.

Г-Н СМИРНОВ: Я попросил бы Вас поточнее рассказать о пистолетах. Вы говорите, что они были калибра 7.65, это так?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу сейчас дать Вам точную информацию о калибре. Я только знаю, что парабеллум был калибра 7.65 или около того. Думаю, у маузера калибр был несколько меньше.

Г-Н СМИРНОВ: А вальтер?

ОБЕРХАУЗЕР: Были и вальтеры. Думаю, того же калибра, что и маузер. Это маленький черный пистолет, и он лучше, чем громоздкий, тяжелый парабеллум.

Г-Н СМИРНОВ: Да, это так. Пожалуйста, скажите, в этом полку у сержантов были такие небольшие пистолеты?

ОБЕРХАУЗЕР: Как правило, сержант был вооружен пистолетом, а не карабином.

Г-Н СМИРНОВ: Понятно. Может быть, Вы можете сказать, как много пистолетов было в полку связи?

ОБЕРХАУЗЕР: Конечно, я сейчас не могу этого сказать. Допустим, у каждого сержанта имелся пистолет...

Г-Н СМИРНОВ: И сколько же было сержантов? Сколько пистолетов было в полку, если, как Вы говорите, каждый сержант имел пистолет?

ОБЕРХАУЗЕР: Допустим, каждый сержант в полку имел пистолет, и их должно быть 15 в одной роте — в общей сложности 150. Тем не менее, сказать точно сейчас, задним числом, нельзя. Я могу только указать правило.

Г-Н СМИРНОВ: Почему Вы считаете, что 150 пистолетов недостаточно, чтобы выполнять массовый расстрел, который длится определенное время? Откуда взялось Ваше убеждение?

ОБЕРХАУЗЕР: Поскольку полк связи группы армий развертывался на большой площади в соответствии с расположением командования группы армий, а не компактно. Полк размещался от Колодова до Витебска небольшими группами, а в штабе было относительно немного людей; другими словами, никогда не было 150 пистолетов в одном и том же месте.

Г-Н СМИРНОВ: Основная часть полка связи дислоцировалась в Катынском лесу, это так?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не понимаю Вашего вопроса.

Г-Н СМИРНОВ: Основные силы Вашего полка были расположены в Катынском лесу, да или нет?

ОБЕРХАУЗЕР: Первая рота главным образом была расположена между расположением штаба и командованием группы армий. Эта рота обеспечивала телефонную и телетайпную связь группы армий. Эта рота, таким образом, была ближе всех.

Г-Н СМИРНОВ: Еще один вопрос. Офицеры в полку, очевидно, были вооружены пистолетами, а не карабинами?

ОБЕРХАУЗЕР: Офицеры имели только пистолеты, и, как правило, небольшие. Лишь у одного или у двух были парабеллумы.

Г-Н СМИРНОВ: То есть вальтеры или маузеры?

ОБЕРХАУЗЕР: Да.

Г-Н СМИРНОВ: Вы часто посещали дачу, где располагался штаб 537-го полка?

ОБЕРХАУЗЕР: Да, я был там, по меньшей мере, раз, иногда два раза в неделю.

Г-Н СМИРНОВ: Вас никогда не интересовало, почему солдаты из других подразделений бывали на даче в Козьих Горах и почему для них были приготовлены специальные спальные места, а также напитки и пища?

ОБЕРХАУЗЕР: Не могу себе представить нахождение там других солдат или военнослужащих других подразделений. Мне ничего об этом не известно.

Г-Н СМИРНОВ: Я не говорю о большом количестве. Я говорю о 20 или иногда 25 военнослужащих.

ОБЕРХАУЗЕР: Когда полковой командир вызывал своих ротных командиров или командиров взводов для офицерского совещания, тогда, конечно, там была дюжина военнослужащих, которых обычно там не бывает.

Г-Н СМИРНОВ: Нет, речь не идет о военнослужащих этого полка. Я хотел бы задать Вам несколько иной вопрос. Число 537 имелось на знаках отличия солдат, принадлежащих этому полку?

ОБЕРХАУЗЕР: Насколько я помню, номер был на погонах, но в начале войны мог быть скрыт под средствами маскировки. Не помню, использовалась ли маскировка в этот конкретный период. Во всяком случае, у подъезда полкового штаба был черно-желто-черный флаг с числом 537.

Г-Н СМИРНОВ: Я говорю о солдатах, которые приезжали на дачу в Козьих Горах, но не имели на знаках отличия числа 537. Вы никогда не интересовались, что делали там эти солдаты в сентябре и октябре 1941 года? Сообщал ли Вам командир подразделения об этом?

ОБЕРХАУЗЕР: Можно уточнить — какой год Вы имеете в виду, 1941-й?

Г-Н СМИРНОВ: Да, 1941-й, который нас наиболее интересует.

ОБЕРХАУЗЕР: Не думаю, что в это время там было много приезжих и военнослужащих из других частей, поскольку в течение этого периода всё было в стадии реконструкции и я не могу представить себе, чтобы другие подразделения, даже небольшие группы по 20 или 25 человек, могли бы там быть. Я лично, как уже говорил Вам, был там только раз или два раза в неделю, и то, начиная с сентября — октября.

Г-Н СМИРНОВ: С какого именно сентября Вы начинали бывать там? Вы сказали, что это было в сентябре, но не назвали даты.

ОБЕРХАУЗЕР: Не могу Вам сказать. Командующий группой армий переехал туда в конце сентября из Бороссилова, незадолго до захвата Вязьмы, который случился 2 октября.

Г-Н СМИРНОВ: Следовательно, Вы могли бы начать бывать на этой даче, например, только в конце сентября или начале октября 1941 года?

ОБЕРХАУЗЕР: Это произошло только после того, как небольшой замок, наконец, был полностью занят и не намного раньше, чем переехало командование группы армий.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, эти детали необходимо выяснять? У Вас имеется конкретная цель, требующая прояснения стольких нюансов?

Г-Н СМИРНОВ: Г-н Председатель, я задаю этот вопрос вот почему: позже мы должны опросить свидетелей Советского Обвинения по той же теме и особенно руководителя медико-юридического исследования. Вот почему я прошу позволения суда выяснить у свидетеля дату, когда именно он посещал дачу. Это будет мой последний вопрос.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Да, очень хорошо. Не вдавайтесь в большие детали, чем находите безусловно необходимым.

Г-Н СМИРНОВ: Итак, в начале сентября и в первой части октября 1941 Вы были на даче в Катынском лесу или Вы не могли быть там в то время?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не помню этого точно. Полковой командир выбрал небольшой замок и расквартировал в нем штаб. Когда в точности он оказался там впервые, я знать не могу, у меня хватало собственных дел.

Г-Н СМИРНОВ: Нет, я спросил о Вас лично: не могли Вы быть на даче в течение первой части сентября? Не могли Вы быть там ни при каких обстоятельствах до 20 сентября?

ОБЕРХАУЗЕР: Я так не думаю.

Г-Н СМИРНОВ: У меня нет больше вопросов, г-н Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Хотите ли Вы вновь допросить свидетеля, д-р Штамер?

Д-Р ШТАМЕР: К несчастью, да, г-н Председатель, я должен вернуться к вопросу о датах, ибо он не был достаточно прояснен в ходе этих последних вопросов.

Когда 537-й полк расквартировался в помещениях замка?

ОБЕРХАУЗЕР: Как я понимаю, было в течение сентября.

Д-Р ШТАМЕР: В начале или конце сентября?

ОБЕРХАУЗЕР: Вероятно, ближе к концу сентября.

Д-Р ШТАМЕР: До тех пор там находилась только передовая партия, или ...

ОБЕРХАУЗЕР: Передовая партия полка была там с моими офицерами, которых я послал вперед.

Д-Р ШТАМЕР: Сколько сержантов было в передовой партии?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу точно Вам сказать, сколько полк посылал. Я лично послал одного офицера. Обычно полк не мог посылать очень много народу. Ведь полк все еще действовал в старом расположении командования, в Бороссилове, и одновременно он должен был оборудовать новый пост. Следовательно, в течение периода перегруппировки, совпадающего по времени с перемещением командования группы армий, имеется значительная нехватка солдат. Еще было необходимо обеспечивать старую штаб-квартиру, и новый пост требует людей для своего оборудования, так что в течение этого периода, несомненно, имелась нехватка людей.

Д-Р ШТАМЕР: Можете ли Вы оценить размер передовой партии?

ОБЕРХАУЗЕР: Это 30, 40 или 50 человек.

Д-Р ШТАМЕР: Сколько из них сержантов?

ОБЕРХАУЗЕР: Может быть, один или два офицера, несколько сержантов, остальные солдаты.

Д-Р ШТАМЕР: Полк был очень сильно разбросан, да или нет?

ОБЕРХАУЗЕР: Да.

Д-Р ШТАМЕР: Насколько сильно, приблизительно?

ОБЕРХАУЗЕР: Во всем расположении группы армий, на пространстве между Орлом и Витебском.

Д-Р ШТАМЕР: Сколько это, приблизительно, километров?

ОБЕРХАУЗЕР: Более 500 километров.

Д-Р ШТАМЕР: Вам известен юрист группы армий «Центр» генерал д-р Конрад?

ОБЕРХАУЗЕР: Да.

Д-Р ШТАМЕР: Вы знаете, что в 1943-м году он опросил местных жителей под присягой о дате предполагаемого расстрела польских военнопленных в Катынском лесу?

ОБЕРХАУЗЕР: Нет, я не знаю.

Д-Р ШТАМЕР: У меня нет больше вопросов, г-н Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Находились ли в одно время с Вами в окрестностях Катыни какие-либо айнзацкоманды?

ОБЕРХАУЗЕР: Мне ничего об этом не известно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы когда-нибудь слышали о приказах расстреливать советских комиссаров?

ОБЕРХАУЗЕР: До меня доходили слухи.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Когда?

ОБЕРХАУЗЕР: Кажется, в начале русской кампании, я так думаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Перед началом кампании или после?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу вспомнить, когда слышал; возможно, что перед началом кампании.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Кто должен был выполнять этот приказ?

ОБЕРХАУЗЕР: Строго говоря, войска связи в боях не участвуют. Следовательно, они действительно не имели с этим ничего общего и, следовательно, никоим образом не имели отношения к этим приказам.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я Вас об этом не спрашивал. Я спросил Вас, кто должен был выполнять приказ.

ОБЕРХАУЗЕР: Может быть, те, кто вступал в контакт с этими людьми.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Любой, кто входит в контакт с русскими комиссарами, должен убивать их; так, что ли?

ОБЕРХАУЗЕР: Нет, я допускаю, что это были войска, борющиеся с войсками, фактически ведущие борьбу с войсками на линии фронта, т.е. те, кто сначала встречал неприятеля. Это могло применяться только к армейской группе. Войскам связи никогда не приходилось встречаться лицом к лицу с комиссарами. Вероятно, поэтому они не были упомянуты в приказе или подвержены каким-либо образом этому приказу.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Свидетель может быть свободен.

Trial of the major war criminals before the International Military Tribunal Nuremberg Proceedings 25 june — 8 july 1946 Vol XVII Ams Press, 1971. Pp. 273—320. Перевод с английского.

Примечания

1. Вероятно, оговорка свидетеля или ошибка записи (Ред.)

2. Вероятно, оговорка свидетеля или ошибка записи (Ред.)

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
Яндекс.Метрика
© 2024 Библиотека. Исследователям Катынского дела.
Публикация материалов со сноской на источник.
На главную | Карта сайта | Ссылки | Контакты