III.3. Начальный этап консолидации оппозиции

Весна 1928 г. преподнесла режиму «санации» еще одну неприятность. В ночь с 17 на 18 апреля Пилсудский перенес легкий инсульт. Лечение в целом было успешным, но подвижность правой руки полностью восстановить не удалось. Приближенные маршала осознали, что в любой момент они могут остаться без вождя, который принимал решения за весь лагерь, отводя им роль технических исполнителей.

Сам Пилсудский оценил свою болезнь как сигнал тревоги^*. 5 мая он провел совещание с инспекторами армий и офицерами группы «Восток», созданной для управления войсками в случае войны с СССР. Перед ними были поставлены конкретные задачи на случай военного конфликта. В политической сфере маршал решил более активно приучать своих подчиненных к управлению государством¹. Он лучше других знал, что у «санации» нет подготовленных кандидатов на пост премьера помимо него самого и Бартеля.

Неудача с овладением сеймом заставила «санацию» пересмотреть концепцию Беспартийного блока. Поскольку режиму предстояла борьба с сильной оппозицией, было решено превратить ББ из предвыборного, свободного объединения политических и хозяйственных организаций и авторитетных общественных деятелей в политическую партию, с четкой организационной структурой, построенной по территориальному принципу. Главным отличием новой партии от «старых» традиционных партий было то, что она должна была отстаивать интересы не класса, сословия или польской нации, а государства, этого общего достояния всех граждан Польши. Трансформация ББ означала также, что реальность и на этот раз оказалась сильнее умозрительных концепций переустройства политической системы. Половинчатость решений, принятых Пилсудским после майского переворота, заставляла теперь «санацию» действовать с оглядкой на парламентские нормы и обычаи.

В течение весны и лета 1928 г. велось организационное строительство партии на базе ББ, были созданы руководящие структуры на центральном, воеводском и поветовом уровнях, подобраны представители на местах. Но до конца довести дело не удавалось, поскольку Партия труда, Союз направы и консерваторы стремились сохранить организационную обособленность, не порывая с Беспартийным блоком².

После конфликта 27 марта работа парламента вернулась в спокойное русло. Были приняты законы о чрезвычайных инвестициях, объявлена амнистия по случаю 10-й годовщиной независимости Польши. Некоторые проекты законов, касавшиеся налогообложения, были сеймом отвергнуты. Депутаты от Беспартийного блока и партий, искавших возможности конструктивно взаимодействовать с правительством, 22 июня 1928 г., на пять недель раньше установленного срока, утвердили государственный бюджет. Социалисты и эндеки отказались участвовать в голосовании и покинули зал заседаний, но эта демонстрация последствий не имела. В тот же день президент закрыл сессию парламента. Особой политической напряженности в стране не чувствовалось, и у правительства, казалось, не было поводов для беспокойства.

Спокойствие нарушил Пилсудский. 25 июня он подал главе государства прошение об отставке кабинета. Самое пикантное заключалось в том, что никто из министров не был оповещен об этом его решении заранее. В своей речи на заседании правительства причинами собственной отставки Пилсудский назвал состояние здоровья, недостаточные полномочия президента, из-за чего основная тяжесть государственных дел падает на премьера, а также неприемлемые для него отношения с сеймом. Тем самым он констатировал, что новый сейм, как и прежний, демонстрирует стремление к столь ненавистному ему «сеймовластию». Кроме того маршал предложил президенту создать кадровый резерв из трех-четырех «ответственных и хорошо взаимодействовавших» людей, которые поочередно возглавляли бы правительство. Это, по его мнению, позволило бы не только обеспечить преемственность государственной политики, но и дало возможность этим людям нормально отдыхать. В его выступлении, по форме очень нервном, иногда переходившем в крик, сквозило отчаяние от мысли, что поляки не меняются к лучшему так быстро, как ему бы этого хотелось³.

27 июня было объявлено о назначении нового кабинета, и на этот раз во главе с К. Бартелем. А 1 июля взорвалась настоящая политическая бомба. В «Глосе правды» появилось интервью, в котором Пилсудский объяснял причины своей отставки. Оно взбудоражило весь политический бомонд, так как диктатор публично, не стесняясь в выражениях, охарактеризовал польских парламентариев чуть ли не как врагов государства. Учредительный сейм он назвал сеймом «продажных девок», выразил сожаление, что в свое время не «разогнал и не растоптал» сейм, как тот того заслуживал, чтобы избежать майских событий. Законодательное собрание первого созыва получило клеймо сейма коррупции, а депутаты — «публичных тряпок». Маршал добавил, что если бы он не сдерживал себя, то «ничего другого не делал бы, как только пинал господ депутатов без остановки». Новый сейм Пилсудский обвинил в следовании по пути предшественников, что де поставило его перед дилеммой: отказаться от всякого взаимодействия с парламентом и «октроировать новое законодательство в Польше, или подать в отставку с поста шефа польского кабинета, который вынужден с сеймом сотрудничать». Он выбрал второе. Состояние своего здоровья как одну из причин отставки маршал отверг⁴.

Интервью Пилсудского возмутило оппозиционные партии, увидевшие в его словах покушение на конституцию, соблюдать которую он только что обещал, присягая в качестве министра в правительстве Бартеля. Бурная реакция оппозиции объяснялась, как представляется, несколькими причинами. Во-первых, диктатор своим выступлением показал сугубо декоративный характер демократических институтов, оставшихся в Польше после переворота, прямо заявил, «кто в доме хозяин». Интервью затрудняло левым поиск платформы взаимодействия с режимом, лидер которого ни во что не ставил ни парламент, ни конституцию. Во-вторых, агрессивный тон выступления Пилсудского усиливал влияние в рядах оппозиции поборников решительных методов борьбы с режимом.

Тенденция к ужесточению отношения к «санации» проявилась раньше всего в ПСЛ «Вызволение» и Крестьянской партии. В конце апреля и конце мая 1928 г. соответственно их руководящие органы приняли решения о переходе в оппозицию правительству Пилсудского. Более того, главный совет Крестьянской партии поручил своей парламентской фракции установить постоянный контакт с ПСЛ «Вызволение», а также, по возможности, с ПСЛ «Пяст» и крестьянскими фракциями национальных меньшинств⁵.

Осудила интервью и ППС, в рядах которой велась острая борьба между противниками и сторонниками «санации». Ее отзвуки доносились до общественности по крайней мере с марта 1928 г. Ответом адептов Пилсудского стал раскол в партии и создание 18 октября 1928 г. собственной организации — ППС-бывшая революционная фракция. В нее перешли 10 социалистических депутатов сейма, что существенно ослабило представительство ППС в нижней палате парламента. Правда, и после этого некоторые иллюзии относительно сотрудничества с Пилсудским в ППС все еще сохранялись, в том числе и у отдельных лидеров, например у Дашиньского^**.

ПСЛ «Пяст» также постепенно отходило от своей двойственной позиции. Эта партия считала себя оппозиционной, но при этом ее парламентская фракция голосовала за предлагаемые правительством проекты бюджета. Пястовцы называли это «государственной позицией». Интервью Пилсудского вынудило руководство «Пяста» более четко определиться и заявить о готовности сотрудничать с традиционными партиями во имя защиты парламентаризма.

У национальных демократов интервью Пилсудского не вызвало столь бурной реакции, как у левых и пястовцев. Эндеки давно уже говорили о необходимости изменения конституции и политической системы, считали режим «санации» недостаточно эффективным, мешавшим национальному возрождению Польши. Кроме того, эндеки в этот момент были заняты внутренними проблемами. В их рядах росло недовольство излишним, по мнению многих, либерализмом Народно-национального союза. Эти настроения подогревались Р. Дмовским и его сторонниками из Лагеря великой Польши. В октябре 1928 г. произошло преобразование ННС в Национальную партию (Stronnictwo Narodowe, СН), задачей которой была борьба за организованное на принципах иерархии католическое государство польской нации. Поэтому национальные демократы не проявляли готовности к сближению с левой оппозицией, считали ее не меньшим своим врагом, чем «санацию».

С формальными протестами выступили депутатские фракции Национальной рабочей партии, христианских демократов, коммунистов.

Таким образом, к началу бюджетной сессии 1928—1929 гг. на политической сцене произошли заметные изменения, знаковым моментом которых стало нарастание оппозиции и режиму, и Пилсудскому, как на левом, так и правом флангах в парламенте. Радикализация трех основных левых партий в 1928 г. способствовала поиску взаимодействия в борьбе с «санацией», в защиту демократии. Ради этого они все больше склонялись к отказу от межпартийных споров и личных амбиций лидеров. Для сближения нужен был стимул извне. И он не заставил себя ждать.

Зревший с марта 1928 г. конфликт оппозиции с «санацией» разразился на осенней сессии сейма. Фракция ББ внесла предложение приступить к подготовке новой конституции^***. Правда, готового проекта она на тот момент еще не имела. Начало работы парламента активизировало левую оппозицию. ППС, ПСЛ «Вызволение» и крестьянская партия в рамках празднования 10-летия независимости совместно отметили юбилей Люблинского правительства 1918 г., в том числе и многотысячной манифестацией в Люблине под лозунгами «Долой диктатуру и фашизм!», «Землю крестьянам!» и т. д.⁶ А 14 ноября ими была создана Согласительная комиссия левых партий в защиту республики и демократии^****. Единство действий признавалось обязательным только в вопросах укрепления и защиты республиканского строя, демократии и свобод в пределах полномочий деятельности парламента. Во всех других вопросах партии-подписанты сохраняли полную самостоятельность действий^5*. Конечно, платформа взаимодействия была весьма ограниченной, поскольку режим открыто не покушался ни на республиканский строй, ни на парламент и политические свободы. Тем не менее, это было важное событие в польской политической жизни — в сеймовой оппозиции восторжествовала тенденция к консолидации. Правда, пока она охватывала не всех оппонентов «санации», а только идейно близкие левые партии, чьи позиции и прежде по отдельным вопросам совпадали. Но важен был первый шаг к взаимодействию и то, что партии поставили своей главной задачей восстановление политической системы, которая существовала в Польше до 1926 г., а не борьбу за достижение собственных программных целей.

Проект конституционных изменений Беспартийного блока был внесен на рассмотрение сейма в феврале 1929 г. К его подготовке не привлекались ни члены фракции (они познакомились с ним за час до начала заседания), ни премьер Бартель, имевший собственное видение того, как должна выглядеть конституция, особенно в области полномочий премьера. В проекте в полной мере проявились планы режима в конституционной области. Они сводились к ликвидации принципа равенства ветвей власти. Верховным носителем власти становился президент, избираемый на 7 лет всеобщим голосованием из двух кандидатов (один предлагался действующим президентом, второй — национальным собранием). Его планировалось наделить значительными полномочиями в области внешней и внутренней политики, правом решать все вопросы формирования, функционирования и отставки правительства. Предполагалось существенно ограничить контрольные функции сейма в отношении исполнительной власти и предпринять меры по ускорению процедуры принятия им законов и постановлений. Авторы проекта надеялись таким путем повысить эффективность работы высших органов государственной власти.

Проект ББ был встречен в штыки всеми оппозиционными фракциями сейма, что делало проблематичным его принятие парламентом. Даже депутаты ППС-бывшей революционной фракции отреагировали на него отрицательно. Но руководители проправительственного крыла сейма были настроены достаточно оптимистически, надеясь договориться с левыми. Иного мнения придерживался Пилсудский. На одном из совещаний со своими приближенными он высказал убеждение, что в парламенте предстоят серьезные трудности, и неожиданно для всех упрекнул Славека в том, что ББ запоздал с внесением проекта в сейм⁷.

Не лучшая судьба ожидала конституционный проект Согласительной комиссии левых партий от 4 марта 1929 г. Правых и центристов не устраивали содержавшиеся в нем предложения увеличить полномочия сейма, ликвидировать сенат, отделить церковь от государства, предоставить компактно проживавшим национальным меньшинствам территориальную автономию. Проект левых показал неготовность оппозиционных партий в целом к взаимодействию в вопросах будущего устройства Польши. Но он не служил препятствием к совместной борьбе с «санацией», по крайней мере, левых и центристских партий.

В 1929 г. консолидационные настроения сильнее всего проявлялись среди членов крестьянских партий. Партийные лидеры не могли их игнорировать, несмотря на наличие между ними принципиальных разногласий в отношении аграрной реформы без выкупа, церкви, сената. Сказывались и личные амбиции, застарелые претензии друг к другу, опасения оказаться в тени более сильных политиков в случае объединения партий. Поэтому процесс сближения партийных позиций был неспешным, но, тем не менее, он шел. Угроза позициям крестьянских партий, исходившая от режима, превышала существовавшие между ними разногласия.

17 апреля 1929 г. главное правление ПСЛ «Пяст» призвало к прекращению межпартийной борьбы, особенно в крестьянском движении, конфронтации с организациями и социальными группами, выступавшими за соблюдение законности, сохранение парламентского устройства государства и внутреннего спокойствия, а также к объединению всех усилий для предотвращения грозящих Польше опасностей. Значение прозвучавшего призыва трудно переоценить: партия, силой отстраненная от власти в мае 1926 г., призывала всю оппозицию, в том числе тех, кто тогда поддержал путчистов, объединиться для борьбы с диктатурой. В июне 1929 г. конгресс «Вызволения» заявил о необходимости консолидации крестьянского движения, правда, пока что на условиях этой партии. Вскоре за объединение высказался конгресс «Пяста». Для ведения переговоров с Крестьянской партией и «Вызволением» была сформирована комиссия из поборников этой линии. В июле идею объединения поддержал и конгресс Крестьянской партии. Таким образом, сама по себе идея объединения крестьянских партий нашла в их рядах поддержку, хотя оставались серьезные разногласия относительно платформы сближения. Летом 1929 г. конкретных решений достичь не удалось, но между Крестьянской партией, «Вызволением» и «Пястом» возросла степень взаимного понимания и доверия.

Наметившийся поворот Национальной рабочей партии и христианских демократов к взаимодействию с левыми мешал их блокированию с национальными демократами, которые в сейме второго созыва были малопривлекательным партнером по причине своей немногочисленности. Таким образом, давшая о себе знать в 1928 г. среди левых тенденция к консолидации на антисанационной основе сохранилась и в 1929 г., и даже распространилась на центристов. Более того, временами вместе с ними выступали и эндеки.

КПП и ее союзники продолжали критиковать и «санацию» как фашистский режим, с помощью которого буржуазия пыталась остановить нараставший революционный подъем трудящихся, и легальную оппозицию как «левое крыло фашизма» (социал-фашизм, аграро-фашизм), отвлекавшее трудящихся от революционных действий. Теоретически такая позиция вредила борьбе с «санацией», раскалывала, а тем самым ослабляла единый фронт ее противников. На практике же ущерб от раскольнической деятельности революционных сил был невелик, поскольку их влияние в целом было не настолько ощутимым, как его лидеры представляли в публицистике и отчетах в Коминтерн. Правда, ради справедливости следует сказать, что и легальная оппозиция, также все чаще называвшая режим фашистским (в то время этот термин применялся коммунистами и социалистами практически ко всем диктатурам в Европе), не проявляла желания сотрудничать с коммунистами и их союзниками. Во-первых, из-за их связей с Коминтерном, следовательно с Москвой, во-вторых, из-за требования предоставить славянским меньшинствам II Речи Посполитой право на самоопределение вплоть до отделения.

Не включались в общий фронт борьбы с «санацией» и партии национальных меньшинств. Они не видели особой разницы в национальной политике парламентских и «санационных» правительств. Еврейские, а также немецкие партии бывшей прусской Польши главной задачей считали отстаивание прав, предоставленных им договором о защите национальных меньшинств 1919 г. и последующими решениями Совета Лиги наций. Галицко-украинские партии боролись за выполнение Польшей обещаний дать их провинции автономию и открыть во Львове украинский университет. Все большим влиянием, особенно среди молодежи, пользовались националисты, сторонники радикальных методов борьбы за независимость. Одновременно в Восточной Галиции сокращалось влияние коммунистов, особенно в связи с начавшимся в УССР свертыванием политики «украинизации», среди проводников которой было немало галичан. Пока еще сильные позиции коммунисты и их союзники сохраняли среди украинцев Волыни и белорусов, но и здесь их теснили националистические и пропольски ориентированные организации.

В 1929 г. в центре внимания польского общества и политического класса оказалось так называемое «дело Чеховича». Оно возникло в ноябре 1928 г., когда правые обвинили правительство Пилсудского в превышении без соответствующего решения сейма расходов государственного бюджета в 1927 г. на 562 млн злотых. Следует сказать, что правительство превышало бюджетные расходы и ранее, но каждый раз с разрешения сейма. Но на этот раз 8 млн злотых из суммы перерасхода по личному распоряжению премьера были потрачены на избирательную кампанию Беспартийного блока. У правительства была возможность своевременно заручиться согласием сейма на расходование этих средств, полученных из дополнительных поступлений в государственную казну, но Пилсудский, видимо, не желая объясняться с ненавистным ему сеймом, не только этого не сделал, но и запретил министрам ходить в сейм. Депутаты вполне резонно расценили игнорирование правительством их прерогатив как вызов парламенту и решили привлечь к ответственности министра финансов Г. Чеховича.

11 февраля 1929 г. бюджетная комиссия сейма, по мнению Пилсудского мстя ему, отказалась выделить средства министру внутренних дел, а также урезала на 2 млн злотых фонд военного министерства, которым распоряжался Пилсудский. Это был ощутимый удар, так как из средств фонда финансировались, в частности, военные атташе, разведка и контрразведка. 20 марта сейм постановил передать дело Г. Чеховича в Государственный трибунал. Пилсудский взял Чеховича под свою защиту, заявив, что он сам принимал решение о превышении бюджета. Скандал получился громким. Оппозиция сумела в какой-то степени взять реванш за бесконечные обвинения в свой адрес в злоупотреблениях и разбазаривании государственных средств в домайский период, показала обществу, что все утверждения лидеров «санации» о том, что они пришли к власти ради морального возрождения общества, обычная демагогия. Затем последовали другие громкие разоблачения: растрата Б. Медзиньским в бытность министром почт и телеграфа государственных средств на личные нужды, поездка премьера К. Свитальского в отпуск в Италию на служебном автомобиле. Как обычно бывает в таких случаях, в обществе с интересом обсуждали коррупционные скандалы, но идти из-за этого на баррикады никто не собирался.

Следует признать, что «дело Чеховича», при всем его резонансе и усилиях оппозиции, надеявшейся с его помощью даже устранить режим, каких-либо более серьезных последствий для устойчивости «санации» не имело. Но оно лично затрагивало Пилсудского, в 1927—1928 гг. возглавлявшего правительство. Его недовольство было вызвано не боязнью ответственности (он знал, что к суду его никто привлечь не решится), а нежеланием выступать в качестве свидетеля перед органом, который он считал рудиментом эпохи «сеймовластия». В начале апреля 1929 г. диктатор заявил, что вступает с действующим парламентом в такую же борьбу, как и с предыдущим.

Осуществлять свою угрозу Пилсудский начал традиционным для себя образом — с грубой словесной атаки. В начале апреля 1929 г. в ведущей газете санации «Глос правды» появилась статья, поражавшая даже привыкших к непарламентским выражениям диктатора площадной бранью и оскорблениями в адрес депутатского корпуса в целом, а также отдельных парламентариев, наиболее активных участников расследования «дела Чеховича». Все ждали незамедлительного роспуска парламента.

Но Пилсудский, не скрывавший от окружения своего желания досрочно прекратить полномочия депутатов⁸, пока что такой шаг считал преждевременным. Повод был недостаточно значимым для столь радикальной меры. Разгон парламента на начальной стадии расследования могли расценить как стремление замять скандал. Да и выборы 1928 г. показали, что режим не может надеяться на убедительную победу на досрочных выборах. Ко всему прочему, кончилась благоприятная экономическая конъюнктура, польская экономика испытывала все большие трудности^6*.

Диктатор сделал шаг, который многие в оппозиции посчитали последней попыткой режима удержаться на плаву. Он решил сменить кабинет, заодно выведя на авансцену своих наиболее доверенных людей, главным образом из бывших легионеров. 14 апреля 1929 г. был сформирован кабинет во главе с К. Свитальским. Новый премьер имел достаточный опыт государственной деятельности. Он последовательно занимал посты заместителя начальника гражданской канцелярии президента, директора политического департамента Министерства внутренних дел, одного из руководителей избирательной кампании Беспартийного блока, министра по делам религиозных культов и народного образования. Весьма показательной была манера назначения Пилсудским не только министров, но и глав кабинетов. Свитальский вспоминал: «В начале апреля Мосьцицкий организовал как бы абсолютно приватную встречу, в ходе которой известил меня, что собирается после прошения Бартеля об отставке предложить мне миссию создания кабинета. При этом он не ссылался на соответствующую договоренность с Пилсудским. Но я был уверен, что Мосьцицкий не делает этого без предварительного согласия Пилсудского. Поэтому я, хотя и был серьезно застигнут врасплох этим предложением, заявил, что попытаюсь выполнить это задание...»⁹.

Новый кабинет получил у противников название «правительства полковников», так как 6 из 14 его министров были старшими офицерами^7*, и трактовался как приход к власти сторонников жесткого курса.

Реакция на кабинет была двоякой. Среди левых, особенно в ППС, и после раскола оставались влиятельные политики, верившие в возможность взаимодействия с правительственным лагерем во имя интересов Польши. Теряясь в догадках относительно будущих шагов «санации», руководители ППС попытались установить доверительные контакты с премьером и даже с Пилсудским. В первой половине мая с просьбой о неофициальной встрече к Свитальскому обратились видные деятели ППС Т. Арцишевский и М. Недзялковский. 24 июня состоялась встреча Пилсудского с И. Дашиньским, который в данном случае позиционировал себя как одного из лидеров ППС, а не маршала сейма. Их беседа еще раз убедила Пилсудского, что новый сейм «не утратил амбиций правления»¹⁰. Дашиньский предложил сформировать устойчивое парламентское большинство в составе Беспартийного блока, ППС и одной из крестьянских партий, явно не понимая, что в стране только поддерживается видимость парламентаризма и диктатор не собирается идти ни на какие коалиционные соглашения, связанные с торгом, уступками, компромиссами и т. д. В ответ Пилсудский издевательски порекомендовал собеседнику обратиться с этим предложением к Свитальскому и Славеку¹¹.

Отказ «санации» договариваться с ППС способствовал переходу социалистов к более решительной оппозиции. К тому же А. Прыстор, заняв кресло министра труда и социального обеспечения в правительстве Свитальского, стал последовательно устранять сторонников ППС из местных правлений больничных касс и органов социальной поддержки, где они доминировали. В конце августа ППС присоединилась к другим оппозиционным партиям, требовавшим созыва 2 сентября внеочередной сессии сейма.

Депутаты ожидали скорого роспуска сейма, особенно после начала слушания «дела Чеховича» в Государственном трибунале 26 июня 1929 г.^8* Действительно, вопрос о досрочном роспуске парламента в это время обсуждался в окружении Пилсудского. Но сам он считал, что время для такого шага еще не наступило, нужна серьезная подготовительная работа¹². Для разгона законодательного органа следовало иметь основательный повод. И его мог дать только скандал по конституционному вопросу, который спровоцируют Беспартийный блок и правительство на бюджетной сессии парламента. С этой целью был разработан хитроумный план, чтобы вину за разгон парламента возложить на оппозицию¹³. 4 сентября 1929 г. Свитальский с подачи Пилсудского предложил Дашиньскому созвать совещание по бюджету. Это был своеобразный тест на выявление, кто помимо ББ готов поддержать правительство. Но инициатива привела к последствиям, которых Пилсудский никак не ожидал.

14 сентября руководители шести центристских и левых фракций сейма решили не участвовать в предлагаемом совещании и обязали Дашиньского известить правительство о необходимости ускорить созыв парламента, чтобы обсудить с ним все детали совершенствования работы законодательной и исполнительной власти над бюджетом. Было также подчеркнуто, что после ухода депутатов на каникулы единственным органом, имеющим право представлять палату, является ее президиум во главе с маршалом. Это заявление было первым совместным документом ППС, «Вызволения», крестьянской партии, «Пяста», Национальной рабочей партии и христианских демократов. Так на политическую авансцену вышло левоцентристское соглашение, обладавшее 40 процентами мест в сейме (183 из 444). Оно вошло в историю под именем Центролев. В момент своего возникновения Центролев был свободным соглашением партий о совместных действиях в парламенте, координация которых осуществлялась согласительной комиссией, состоявшей из их лидеров¹⁴. В связи с этим у режима сохранялась надежда, что оппозицию можно будет разобщить и даже перессорить.

Испытание Центролева на прочность началось практически сразу же после его возникновения. 20 сентября Славек от имени ББ предложил провести совещание по вопросам ревизии конституции. Но оппозиционные партии его приглашение к дискуссии проигнорировали, в совещании согласились участвовать только парламентские клубы ППС-бывшей революционной фракции и немецкого нацменьшинства. 22 сентября Центролев попытался расколоть Пилсудский. Он огласил в печати содержание своих июньских переговоров с Дашиньским. Удар был ощутимым. Среди партнеров по Центролеву даже зародилось недоверие к ППС. Дашиньский публично оправдывался тем, что действовал от собственного имени, а не по поручению партии. И на это раз, вопреки расчетам маршала, оппозиционный блок устоял.

Следующую психическую атаку на сейм режим провел в день открытия сессии парламента 31 октября 1929 г. Пилсудский уже 12 октября обсудил со Свитальским тактику поведения. Для себя он избрал роль жесткого политика, премьер должен был демонстрировать готовность к поиску взаимопонимания¹⁵. Целью акции было, видимо, устрашение оппозиционных депутатов^9*.

Результаты инцидента при открытии сессии сейма оппозиция расценила как свой успех, свидетельство того, что согласованными действиями она может заставить режим считаться с ней как силой, опирающейся на поддержку более чем 70% участников последних парламентских выборов. Логика развития событий принуждала партии Центролева к трансформации из свободного парламентского соглашения в политический блок, без чего трудно было продемонстрировать масштабы поддержки обществом. У оппозиции были немалые возможности для мобилизации сторонников: собственные организационные структуры, влияние в различных общественных организациях и профессиональных союзах, сеть доверенных лиц, многочисленная пресса, право проведения массовых мероприятий и т. д. Первым серьезным смотром сил Центролева должна была стать общепольская кампания митингов 1 декабря 1929 г. под лозунгами защиты конституции и борьбы с «фашистской диктатурой Пилсудского». Однако ее результаты вряд ли можно назвать удовлетворительными. Даже по данным организаторов, ни на одном из митингов количество участников не превысило 5 тыс. человек¹⁶. Общество в целом безразлично отнеслось к очередному конфликту между парламентом и правительством.

Консолидация оппозиции подтолкнула Пилсудского к корректировке стратегии «санации». Понимая, что в условиях экономического кризиса популярность оппозиции, отстраненной от участия в управлении государством, будет расти, а авторитет режима падать, маршал наконец-то определился со своим отношением к сейму. На встрече с К. Свитальским и В. Славеком 28 ноября 1929 г. Пилсудский заявил, что следует провести бюджет, а потом «можно с этим сеймом делать все, что угодно. Принципиально следует исходить из того, что эта бюджетная сессия последняя для этого сейма». Он также проинструктировал подчиненных, как следует действовать правительству и ББ, чтобы обеспечить принятие закона о бюджете, и пообещал лично подключиться к борьбе с парламентом в марте 1930 г.¹⁷

Спустя неделю случилось событие, которое, казалось, перечеркнуло планы маршала. 5 декабря, в день начала работы сейма, партии Центролева внесли согласованное еще 30 ноября предложение о вотуме недоверия кабинету Свитальского, на следующий день принятое абсолютным большинством голосов. Впервые после майского переворота сейм выразил недоверие не отдельному министру, а всему правительству. Президент отставку принял. Но, добившись успеха, оппозиционеры не попытались создать собственный кабинет, а лишь представили главе государства условия, на которых готовы были поддержать правительство. Речь шла о соблюдении конституции, независимости судебной системы от исполнительной власти и государственной администрации, а армии от партий и политических лагерей; о свободе оппозиционной прессы, прекращении политических репрессий и использования государственных средств на нужды партийной и избирательной пропаганды; об уважении прав органов самоуправления и др. Они не исключали для себя возможности заняться формированием правительства, если президент даст такое поручение. Тем самым оппозиция еще раз совершенно добровольно признала абсолютное право президента, а фактически Пилсудского, определять состав правительства. Добившись отставки кабинета Свитальского, она посчитала свою задачу выполненной, полагая, что теперь слово за правительственным лагерем.

Пилсудский не торопился с ответом. Августовская новелла 1926 г. ограничивала время работы парламента над бюджетом пятью месяцами, и если сейм не успевал утвердить его, то тогда это делал президент своим декретом. В любом случае правительство не осталось бы без бюджета. Но парламентарии не могли проигнорировать единственное имевшееся у них реальное властное полномочие, чтобы не быть обвиненными в нежелании исполнять свои конституционные обязанности. Сессия длилась уже два месяца, причем один прошел впустую, и вновь возникала пауза. Дело в том, что согласно парламентскому обычаю на время правительственного кризиса работа законодательного органа приостанавливалась. Поэтому чем продолжительнее была пауза, тем меньше парламентариям оставалось времени для работы с проектом государственных расходов. В результате оказалось, что спровоцированный Центролевом правительственный кризис не принес ему политической пользы.

Реальный кандидат в премьеры был назван лишь 21 декабря, в преддверии Рождественских праздников. Им был все тот же К. Бартель. Его кабинет был приведен к присяге 29 декабря 1929 г. Радикальных изменений в составе правительства не произошло. Назначение премьером Бартеля, среди пилсудчиков считавшегося либералом, было воспринято оппозицией с удовлетворением, как подтверждение ее влияния. Партии Центролева, решив еще раз продемонстрировать «добрую волю» и готовность к сотрудничеству с правительством на форуме парламента, решили голосовать за доработанный проект бюджета. Свою позицию они объясняли тем, что бюджет дается государству, а не правительству. В результате в первой половине февраля 1930 г. проект бюджета, претерпевший незначительные изменения по сравнению с правительственным вариантом, был передан в сенат.

Теперь до начала следующей бюджетной сессии сейма, т. е. до 31 октября 1930 г. Пилсудский мог распускать парламент в любой подходящий для него момент. В неизбежности такого шага маршала убедил новый выпад оппозиции. 8 марта фракция ППС внесла предложение о вотуме недоверия министру труда и социального обеспечения А. Прыстору, последовательно вытеснявшему социалистов из руководящих органов страховых касс социальной защиты. Одновременно национальные демократы потребовали отставки министра по делам религий и народного образования С. Червиньского. Партнеры ППС по Центролеву вначале не собирались поддерживать ее предложение, поскольку Бартель предупредил законодателей, что если они примут такое решение, то его правительство в полном составе подаст в отставку, и тогда к власти вновь пришли бы «полковники». Но 12 марта премьер неожиданно для всех выступил в сенате с резким осуждением парламентаризма за его непригодность к решению современных проблем. В качестве оптимальной он назвал президентскую систему правления. Возмущенная оппозиция (кроме Крестьянской партии) 14 марта проголосовала за вотум недоверия Прыстору, в тот же день кабинет Бартеля сложил свои полномочия.

Отставка Бартеля не стала для Пилсудского трагедией. Процедура принятия бюджета близилась к завершению, эвентуальные поправки сената вряд ли могли что-то кардинально изменить. Бюджет утвердил бы и президент без участия нижней палаты. Более того, отставка могла быть для него выгодной. Дело в том, что в повестке работы сейма значились два неприятных для него вопроса. Во-первых, возвращенное Государственным трибуналом в сейм «дело Чеховича». Во-вторых, утверждение выводов специальной комиссии сейма по расследованию инцидента в сейме 31 октября 1929 г. Отставка правительства позволяла затянуть возникавшую в работе парламента очередную паузу до конца марта, когда истекал срок работы бюджетной сессии, предусмотренный августовской новеллой.

17 марта президент принял отставку кабинета и начался неспешный поиск кандидатуры нового премьера. Кресло премьера последовательно предлагалось Пилсудскому, маршалу сената Ю. Шиманьскому, брату диктатора Я. Пилсудскому. В такой ситуации Дашиньский, понимавший, что для работы сейма остается все меньше времени, решил нарушить обычай и созвать сессию сейма 29 марта 1930 г. Противостояние сейма и режима достигло точки невозврата. Пилсудский понимал, что если сейм доведет «дело Чеховича» до конца, то режим уже не сможет сохранить видимость пребывания в правовом поле, а это стало бы, пожалуй, его наиболее болезненным поражением. Хуже всего было то, что роспуск парламента позволял оппозиции утверждать, что режим пытается замять «дело Чеховича». Пилсудский выбрал проверенный метод психологического давления на сейм. В бой были брошены депутаты Беспартийного блока. Чтобы не допустить неблагоприятных для режима решений, они мешали работе бюджетной комиссии, грозили, что придут на заседание, вооружившись револьверами и резиновыми дубинками, и изобьют Дашиньского, когда он попытается открыть заседание. И маршал сейма сдался. Доклад о бюджетных нарушениях был снят с повестки дня. Последнее, что успел сделать сейм на заседании 29 марта, — одобрить бюджет.

В тот же день Я. Пилсудский отказался от миссии формирования кабинета, новым премьером без всяких консультаций был назначен В. Славек. Он в тот же день представил на утверждение состав кабинета, почти идентичный предыдущему. На том президент закрыл сессию сейма. Пилсудский, окончательно решившийся на роспуск парламента, имел надежного помощника в лице второго правительства «полковников».

К этому времени и многие оппозиционеры пришли к выводу о необходимости досрочного роспуска парламента и проведения выборов. Уже в апреле 1930 г. противники режима начали закамуфлированную избирательную кампанию, надеясь, что выступление единым фронтом обеспечит им большинство мест в сейме. Главным оружием считалась пропаганда в печати, на собраниях и митингах принятой Центролевом 5 апреля 1930 г. декларации «Пусть решает народ в борьбе между маршалом Пилсудским и сеймом». В ней оппозиция негативно оценила результаты четырехлетнего правления «санации», потребовала покончить с диктатурой и восстановить демократию¹⁸. Спустя 10 дней «Вызволение», крестьянская партия и «Пяст» достигли соглашения о тесном взаимодействии и сформировали программную, политическую и организационную комиссии для ведения текущей агитации и пропаганды в крестьянской среде, подготовки к выборам (они рассчитывали завоевать 150—180 мандатов в сейме) и разработки программы будущей единой крестьянской партии¹⁹.

Совместное требование партий Центролева восстановить парламентское правление означало, что каждая из них согласилась по крайней мере до момента устранения диктатуры не форсировать собственных проектов переустройства польской государственности. Наконец-то парламентаризм образца 1921 г. обрел опору в лице представлявших значительную часть польского электората левых и центристских партий. Что касается национальных демократов и партий национальных меньшинств, то они остались вне блока, что можно расценить как свидетельство негативного отношения к существовавшей до мая 1926 г. политической системе. Но так как для большинства из них диктатура Пилсудского также была неприемлемой, то они готовы были бороться с ней вместе с партиями Центролева. Таким образом, авторитарный режим впервые после прихода к власти столкнулся с широчайшим фронтом противников, искренно желавших его падения. И Пилсудский оценил этот опасный вызов своему детищу быстро и адекватно.

Оппозиция, выступая единым фронтом, стремилась получить публичную трибуну для ознакомления общества со своими претензиями к режиму и завершения «дела Чеховича». Без особого труда она провела решение о созыве чрезвычайной сессии сейма для разрешения «дела Чеховича», вынесения вотума недоверия правительству Славека и поиска средств выведения страны из кризиса. Но режим не позволил воспользоваться этим форумом. Созванная 23 мая сессия сейма была тут же отложена на 30 дней. Партии Центролева осудили политику президента и правительства, выразили протест и заявили, что будут продолжать борьбу за устранение диктатуры и восстановление действия конституции и права в полном объеме до полной победы «организованной демократии».

К этому времени Пилсудский твердо решил в самое ближайшее время распустить парламент и провести новые выборы. Он явно хотел, чтобы следующий бюджет утверждал новый, послушный его воле парламент. 26 мая замминистра военных дел генерал Славой-Складковский, вызванный в Бельведер, узнал о грядущем роспуске законодательного органа. Пилсудский приказал ему занять должность министра внутренних дел и «сделать» вместе со Славеком и Свитальским новые выборы в течение шести недель. Ф. Славой попросил на это три месяца, маршал согласился²⁰.

20 июня 1930 г. депутаты и сенаторы Центролева предупредили общество, что дальнейшее сохранение диктатуры неминуемо приведет Польшу к катастрофе, возложили ответственность за положение дел на президента и диктатора. Было выдвинуто требование отставки «правительства диктатуры Юзефа Пилсудского» и создания пользующегося доверием общества кабинета, который вместе с парламентом начал бы борьбу с хозяйственной катастрофой и нищетой трудящихся масс города и деревни²¹. На следующий день, что было вполне предсказуемо, президент закрыл сессию, так и не позволив депутатам приступить к работе.

После провала с созывом внеочередной сессии сейма оппозиция фактически перешла к открытой избирательной кампании, обратившись к массовым внепарламентским формам агитации. На 29 июня 1930 г. Центролев назначил в Кракове конгресс в защиту законности и воли народа. Его организацию поручили временному исполнительному комитету Центролева. Конгресс был легальным, сопровождался оживленной организационной и пропагандистской работой. Помимо полутора тысяч делегатов с мест, депутатов и сенаторов от партий Центролева, в Кракове собралось от 25 до 50 тыс. их сторонников. Итоговая резолюция конгресса была выдержана в достаточно жестких тонах. Режим предостерегали от попыток осуществить государственный переворот и подавить движение за восстановление демократии с помощью террора, обещали самое решительное сопротивление, вплоть до физического²². Объектом критики в очередной раз стал президент. Таким образом, оппозиция отказывала в праве на моральный авторитет всем столпам режима — Пилсудскому, правительству и президенту. После завершения конгресса состоялся массовый, с участием около 30 тыс. человек, митинг и была принята аналогичная резолюция. Затем его участники направились к памятнику А. Мицкевичу, по пути выкрикивая лозунги «Долой диктатуру!», «Пилсудского на виселицу!», «Долой лакея Мосьцицкого!» и др. Успех Краковского конгресса объединенная оппозиция расценила как готовность общества, большая часть которого уже почувствовала на себе негативные последствия мирового экономического кризиса, поддержать ее в борьбе с режимом «санации».

Но этот конгресс стал последней успешной массовой антиправительственной акцией Центролева. 11 августа Пилсудский, вернувшись после полуторамесячного отпуска в Варшаву, поручил Славой-Складковскому составить досье на всех депутатов Центролева. Одновременно был доработан общий план действий режима, предусматривавший не только роспуск парламента, но и деморализацию противника. О том, что разгону парламента придавалось стратегическое значение, свидетельствует и то, что Пилсудский взял руководство операцией на себя. Обсуждались также меры противодействия «саботажу» украинских националистов в Восточной Галиции.

Оппозиция, в отличие от Пилсудского, продолжала действовать в правовом поле. 21 августа шесть партий Центролева постановили провести 14 сентября в 21 местности массовые митинги с требованием немедленного созыва сейма, устранения диктатуры, борьбы с экономическим кризисом и протестом против посягательств на целостность границ Польши. По предложению ППС было также решено в случае роспуска сейма без определения даты следующих выборов объявить всеобщую забастовку, но если срок выборов будет определен, то принять в них участие единым блоком.

22 августа Пилсудский предупредил Славой-Складковского, что акция против парламента начнется в ближайшее время. 23 августа Славек подал в отставку. 25 августа кабинет вновь возглавил Пилсудский. Своим заместителем по текущей деятельности кабинета он назначил полковника Ю. Бека. 27 августа в интервью «Газете польской» диктатор подверг резкой критике сейм и депутатов («депутат создан для того, чтобы глупо спрашивать и глупо говорить»), назвал Центролев «системой анархии» и «сильнейшей современной болезнью». Главными целями своего кабинета он определил изменение конституции и реформу работы парламента. Весьма провокационно прозвучало его заявление, что депутатов нужно выставлять за дверь из всех учреждений, а если им при этом еще и накостыляют — то вреда не будет²³. Первым результатом этого призыва можно считать избиение «неустановленными лицами» вице-маршала сейма Я. Домбского.

29 августа 1930 г. Пилсудский предложил кабинету рассмотреть вопрос о досрочном роспуске парламента²⁴. На следующий день президент распустил палаты парламента и назначил новые выборы на ноябрь 1930 г. В отношениях режима и оппозиции наступал «момент истины».

Примечания

*. О том, что Пилсудский стал задумываться о смерти, свидетельствует его выступление на съезде легионеров в Вильно в 1928 г. Предвосхищая будущее завещание, он попросил похоронить его сердце в Вильно, на кладбище Росса, рядом с легионерами, погибшими при штурме города в 1919 г.

**. Рассуждая в парламентских категориях, он полагал, что ББ, не имея большинства в сейме, вынужден будет блокироваться с левыми. Реальность же была иной, режим вполне справлялся с задачами управления, полностью контролируя исполнительную власть.

***. В самом предложении ничего из ряда вон выходящего не было. Согласно конституции 1921 г. парламент второго созыва наделялся правом облегченного, большинством всего в 3/5 членов национального собрания, изменения Основного закона. И Беспартийный блок, и многие другие партии еще в предвыборных программах ставили, хотя и по-разному, вопрос о ревизии конституции.

****. Этот фундаментальный политический конфликт развивался на фоне громкого скандала, разразившегося 6 ноября. Депутат З. Марек, выступая по проекту бюджета от имени фракции ППС, коснулся июльского интервью Пилсудского и заявил, что оно наносит ущерб достоинству и интересам государства. Он выразил надежду, что отсутствие негативной реакции на слова диктатора со стороны кабинета Бартеля станет «лебединой песней правительства». В ответ Славек назвал слова о лебединой песне «беспардонной гнусностью», что было явным нарушением парламентской этики. Возник скандал. Бартель заявил об отказе сотрудничать со Славеком, что в обществе восприняли как свидетельство серьезных разногласий в лагере «санации». Зато фракция ББ в специальном заявлении поддержала своего председателя, спровоцировав депутатов от ППС на решение отнести Славека к числу противников, не заслуживающих уважения. Оскорбленный полковник через секундантов вызвал на дуэль лидера социалистической фракции М. Недзялковского. Тот от поединка отказался, предложив встретиться в суде. Секунданты Славека составили протокол, что лидер ББ отстоял свою честь. Скандал можно было бы отнести к разряду опереточных, если бы З. Марека, тяжело переживавшего оскорбление, 15 ноября не разбил паралич.

5*. В качестве примера можно назвать голосование по вотуму недоверия министру юстиции С. Цару в январе 1929 г., когда ППС и «Вызволение» воздержались, а Крестьянская партия вотум поддержала. По бюджету в марте 1929 г. Крестьянская партия голосовала против, ППС воздержалась, а ПСЛ «Вызволение» поддержало.

6*. Оппозиция попыталась использовать разворачивавшийся кризис в своей борьбе с режимом. 20 марта пять левых и центристских партий потребовали от правительства объяснений, как оно намеревается бороться с кризисом. Заявление Бартеля в бюджетной комиссии, что трудности носят временный характер, депутатов не убедило. Но полноценной дискуссии не получилось, поскольку декретом президента сессия сейма вскоре была закрыта.

7*. В историографии до сих пор существует неоправданная демонизация «правительств полковников», а также роли «полковников» в лагере «санации» вообще. Эта традиция ведет свое начало с переворота 1926 г., когда большинство польских политиков и партий совершенно необоснованно делали различие между Пилсудским и правительствами, приписывали последним чуть ли не полную свободу в определении курса внутренней политики и ее реализации. В реальности все кабинеты были лишь инструментами в руках диктатора, обычными марионетками. Ни одно из них, включая правительства Бартеля, даже не пыталось освободиться от кураторства Пилсудского. Они действовали строго по его указаниям, выходили на политическую арену и уходили по единоличному решению диктатора. Выведение «полковников» на авансцену было всего лишь еще одним шагом Пилсудского в процессе обучения членов его политического штаба искусству государственного управления. Практиковавшееся им привлечение людей «со стороны» было шагом вынужденным, связанным с отсутствием собственных подготовленных кадров, а также с решением задачи создания социальной опоры режима. После организации ББ, сгруппировавшего в некую управляемую структуру все социальные и политические силы, готовые поддерживать Пилсудского, можно было считать решенной вторую задачу. К этому моменту подоспели собственные кадры. Не случайно в последнем правительстве Бартеля остались практически все «полковники» из предшествующего кабинета, из военных ушел только Славой-Складковский, а оно трактуется как либеральное.

8*. Пилсудский, которому трибунал позволил выступить на заседании с заявлением, потребовал оправдать Чеховича, который лишь выполнил его распоряжение, и взял всю вину на себя. Судьи, оказавшись в крайне щекотливой ситуации, отказались выносить приговор, а поручили сейму разобраться в правомерности расходов правительством дополнительных сумм. По сути это было решение в пользу оппозиции, поскольку Чехович оправдан не был.

9*. Уже задолго до открытия сессии перед зданием парламента, а также в общедоступном вестибюле сейма, где находилось почтовое отделение, стали собираться офицеры, некоторые с саблями. Они пришли сюда, якобы узнав, что распоряжение президента об открытии сессии вместо заболевшего Свитальского будет зачитывать Пилсудский, и решили его поприветствовать. Когда Пилсудский в сопровождении Ф. Славой-Складковского и Ю. Бека вошел в вестибюль, офицеры образовали живой коридор и приветствовали своего кумира. После этого они не покинули вестибюль под предлогом, что в здании находился военный министр и субординация не позволяла им этого сделать. Дашиньский, решив, видимо, что сейму грозит опасность, отказался открывать сессию, пока офицеры не покинут здание. Об этом он написал в письме президенту. Пилсудский, прождав открытия сессии около часа, отправился в кабинет спикера. Состоявшийся между ними весьма резкий разговор результата не дал. Маршал сейма твердо стоял на своем: «Под угрозой штыков, револьверов и сабель [сессию] не открою!». Ничего не добившись, Пилсудский покинул кабинет Дашиньского. Проходя через приемную, он громко бросил «Ну и дурак!». Поскольку офицеры и после отъезда Пилсудского не покинули здание сейма, Дашиньский перенес церемонию открытия на 5 ноября. Но в назначенный срок сейм к работе не приступил, так как президент отложил заседание на 30 дней.

1. Судя по всему, маршал уже задумывался о будущем режима. На совещании с ближайшими соратниками В. Славеком, А. Прыстором, Ю. Беком, Б. Венявой-Длугошовским и К. Свитальским 14 июля 1928 г. он сообщил об ухудшении здоровья и возможной скорой смерти, что заставило его задуматься о том, как не допустить слишком резкого падения в этом случае Польши с той высоты, на которую он ее поднял. В связи с нехваткой в его окружении людей, способных к серьезной государственной работе, он еще раз призвал присутствовавших выявлять достойных внимания кандидатов и информировать его о них. Пилсудский также дал характеристики ближайшим соратникам — Б. Медзиньскому, Ф. Славой-Складковскому, В. Славеку, К. Свитальскому, А. Прыстору, Ю. Беку, Б. Веняве-Длугошовскому, перечислил государственные и военные посты, на которых он планировал их использовать. Затронул он и вопрос о необходимых изменениях в конституции, предупредив, правда, что делать это можно лишь после проведения широкой пропаганды. Он назвал, в частности, изменение порядка работы парламента, чтобы он не мешал работе правительства, затруднение созыва его внеочередных сессий и выражения вотума недоверия правительству, усиление влияния президента на внешнюю и военную политику, предоставление ему права издания декретов. — Ibid. S. 353—356.

2. Подробнее об идейном и организационном развитии ББ см.: Garlicki J. Józef Piłsudski... S. 511—516.

3. Sławoj Składkowski F. Strzepy meldunków. S. 86—88.

4. Piłsudski J. Pisma zbiorowe. T. IX. S. 110—119.

5. Gazeta Chłopska. 1928. N 24.

6. Lato S. Ruch ludowy a Centrolew. S. 178—79.

7. Славек после совещания пожаловался Свитальскому, что в затяжке виноват не он, а Пилсудский, который сам «закопался» с одобрением общей концепции изменений. Но таков был стиль работы Пилсудского, привыкшего все свои промахи списывать на окружающих, в том числе и на самых близких и преданных соратников, которых он сам приучил действовать с постоянной оглядкой на него. Для понимания сущности созданной Пилсудским модели управления полезны следующие наблюдения А. Гарлицкого: «Пилсудский даже ближайшим и наиболее доверенным соратникам не привык раскрывать свои планы. Это всегда таило угрозу, что предпринятые ими шаги будут дезавуированы. Практически нельзя было узнать его мнение даже по принципиальным вопросам... Пилсудский отличался крайним непостоянством настроения, и шедшие на встречу с ним люди не могли предвидеть, как она будет проходить, а иногда и ее содержания. Его инструкции временами были по-военному четкими, но временами использовался эзопов язык и многозначные метафоры. Пилсудский никогда не вступал в дискуссию. Иногда у него уже было готовое решение, иногда он выслушивал собеседника или мнение участников собрания, и только после этого формулировал свое мнение. Но о дискуссии, в которой сталкиваются взгляды и которая предусматривает возможность изменения мнения, когда у каждого участника есть шанс убедить остальных, не могло быть и речи. В дискуссии он всегда был арбитром и никогда участником». — Garlicki J. Józef Piłsudski... S. 533.

8. Świtalski K. Diariusz... S. 365.

9. Ibid. S. 367.

10. Ibid. S. 357.

11. Piłsudski J. Pisma zbiorowe. T. IX. S. 186.

12. Свитальский зафиксировал его позицию: «Комендант считает, что, несмотря на глупое польское общество, которое хотело бы или немедленного роспуска сейма, или октроирования конституции, проводимая комендантом политика в отношении сейма, заключающаяся в том, что сейм как будто есть, а как будто нет, что конституционные принципы не нарушаются, дает Польше большие плюсы в международных отношениях». — Świtalski K. Diariusz... S. 453.

13. 1 июля на совещании в узком кругу Пилсудский сказал, что в центр борьбы с оппозицией нужно поставить конституционный вопрос. Славеку было поручено пригласить руководителей сеймовых партий на совещание по этому вопросу, и когда окажется, что они не готовы к соглашению, заявить в сейме, что ББ не позволит больше откладывать конституционный вопрос. В этот момент можно будет пойти на роспуск сейма. — Ibid. S. 477.

14. Lato S. Ruch ludowy a Centrolew. S. 193.

15. Świtalski K. Diariusz... S. 511—512.

16. Lato S. Ruch ludowy a Centrolew. S. 201—202.

17. Świtalski K. Diariusz... S. 519—520.

18. Текст декларации см.: Lato S. Ruch ludowy a Centrolew. S. 250—252.

19. Один из лидеров национальных демократов, Р. Рыбарский, назвал консолидацию крестьянских партий «практическим результатом идиотской политики санаторов и правительства господина премьера Славека, которое имеет ту единственную добрую сторону, что примиряет недавних врагов и даже консолидирует общество, создавая одновременно, поневоле, большой, сильный антиправительственный фронт». — Цит. по: Lato S. Ruch ludowy a Centrolew. S. 212. Эту оценку с полным основанием можно распространить на всю левоцентристскую часть политической сцены.

20. Sławoj Składkowski F. Strzepy meldunków. S. 193.

21. Текст декларации см.: Lato S. Ruch ludowy a Centrolew. S. 253—256.

22. Текст декларации см.: Ibid. S. 259—260.

23. Piłsudski J. Pisma zbiorowe. T. IX. S. 217—224.

24. Сохранилось свидетельство, оставленное Ф. Славой-Складковским: «Когда мы сели за стол совещаний, господин маршал заговорил глубоким, взволнованным голосом: "Я собрал Вас, чтобы внести предложение на Ваше одобрение. Это предложение о роспуске сейма... Эта глупая конституция. Эта глупая конституция... Господа, я приступаю к мотивировке. Я давно установил, что я могу, а чего не могу делать. Первое, что меня склоняет к роспуску сейма, это нежелание копаться в большой грязи. Я никогда этого не мог переносить — я родился в поместье и меня называли паничем, и я не могу копаться в грязи, и тогда я предпочитаю убить человека. А в сейме я постоянно вынужден был копаться в грязи. — Во-вторых, господа депутаты овладели мастерством различным образом и непрерывно преступать закон. Как я могу зависеть от каникулярного времени какого-то мерзавца... Я должен бы был отвечать на это свинство постоянным насилием, хамски пресекая попытки анархизации государства. (Передразнивая)... Именем сейма!! Сейм существует только тогда, когда идет заседание! В противном случае это банда, которую я не могу уважать!!! Поэтому я должен отвечать постоянным насилием на небольшое свинство депутатов. Это продолжалось бы очень долго и ставило правительство в унизительное положение. Я человек Войны, я могу прибегнуть к насилию, но не могу высечь "такого господина" на улице за стрельбу в полицию. Какой-то иммунитет!!! Это второй повод, может самый страшный. — Третий, наконец, мотив — это необходимость постоянно создавать новые ситуации с сеймом. Я должен бы был совершать насилие за насилием, но тогда мне бы жизнь обрыдла". В этом месте комендант прервался, барабаня пальцами по столу и глядя в даль. Один из министров спросил, когда будут выборы. Комендант бросил на него быстрый взгляд и с жаром ответил: "Извините, я сейчас добавлю. Конституция позволяет распустить сейм, но все вопросы, связанные со сроками, находятся в ведении президента, и я не могу обсуждать это с Вами. Скажу Вам только, что сейчас у меня передышка, потому что эти скоты отдыхают. Я не собираюсь уважать даже депутатский иммунитет. Они должны быть наказаны, а Вы сразу о сроках выборов. Выборы наверняка будут назначены, потому что я правлю конституционно. Я Вам не буду чистить сортиры "октроированием"! Я даже могу согласиться на бюджетную сессию, но это противно... Иначе диктатором будет комиссар полиции, назначенный господином Складковским, который будет постоянно бить по морде, так что зубы полетят"». — Sławoj Składkowski F. Strzepy meldunków. S. 217—221.