Диалог...

Рецензент. Шестая глава в первом издании оказалась самой краткой не по вашей вине.

Автор. Недосказанность (самоцензура) или цензорская купюра способны значительно исказить суть повествования.

Не сомневаюсь, что искренне написанные мемуары какого-нибудь главлитчика литературно-публицистического профиля читались бы сегодня интереснее многих романов о сталинизме.

Я никогда не забуду первые впечатления от самой любимой мной книги — «Мастер и Маргарита» М. Булгакова. Чтение этого произведения в толстом московском журнале, где оно было впервые напечатано в середине 60-х годов, меня не воодушевило. Года два спустя мне попался в одном из наших библиотечных спецхранов эмигрантский сборник с тем же произведением М. Булгакова — купюры, сделанные цензором в упомянутом советском литературном журнале, были выделены в западном сборнике особым шрифтом. Крамолы в этих малюсеньких немногочисленных отрывках не было никакой, но именно их присутствие создавало законченную ясную картину бессмертного произведения великого русского писателя.

В борьбе с цензурой советская литература освоила в совершенстве даже эзоповский язык, чего мы, представители общественных наук, сделать не могли, да и не собирались, потому и потерпели сокрушительное и позорное фиаско с нашей политологией и историей, политэкономией и юриспруденцией, этикой-эстетикой и прочей философией.