3. Польская «оттепель»

Дальнейшим шагом польского правящего слоя в обсуждении проблем модернизации механизмов власти был III пленум ЦК ПОРП, состоявшийся 21—24 января 1955 г. Основной доклад Политбюро ЦК «Задачи партии в борьбе за усиление повседневной связи с трудящимися массами» (Б. Берут) в меру критически оценивал деятельность партии и ее политического руководства. При этом в докладе было отдано предпочтение формуле деперсонификации критики: ошибки высшими руководителями ПОРП были допущены, но конкретных виновников не было (за исключением тех нескольких человек, в отношении которых последовали «организационные выводы»). В дискуссию записалось 66, выступило 43 человека¹. Пожалуй, уже одно это свидетельствовало о разных подходах к обсуждавшимся на пленуме вопросам². К уже определившемуся на «Ноябрьском совещании актива» 1954 г. противостоянию членов и кандидатов в члены ЦК, с одной стороны, Политбюро ЦК партии — с другой, добавилось новое: взаимные упреки в грехах подлинных и мнимых³.

В зале заседания декларативно звучали входившие в моду партийные заклинания — самокритика, коллегиальность руководства, ленинские принципы партийной жизни, преодоление бюрократических перекосов и т. д. Они заполнили текст принятого пленумом решения, сделав его в сущности безадресным. Лишь вопрос о злоупотреблениях в структурах госбезопасности содержал персональную критику, в результате чего виновные понесли наказание, впрочем не слишком суровое. В связи с этим пленум принял постановление «Вопрос о работе органов общественной безопасности, а также об усилении контроля партии за деятельностью этих органов»⁴.

Пленум произвел важные кадровые перестановки на верхних ступенях партийной номенклатуры. На это стоит обратить внимание. В. Двораковского освободили от обязанностей члена Секретариата ЦК ПОРП в связи с его назначением, как уже говорилось, на государственный пост, а вместо него в Секретариат ЦК ввели двух перспективных, энергичных партийных деятелей, не достигших даже 40-летнего возраста: Владыслава Матвина, с января 1954 г. по март 1956 г. он одновременно руководил «Трыбуной люду» («Трибуна народа») в качестве главного редактора, и заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК Ежи Моравского. Оба в межвоенный период связали себя с польским молодежным коммунистическим движением, затем в годы Второй мировой войны Матвин находился в СССР, где работал в Союзе польских патриотов, Моравский же остался на нелегальном положении в Польше. В ближайшем времени им предстояло сыграть весьма важную роль как в демократизации партии, так и в активизации общественного движения за ее пределами. Появление в высшем политическом руководстве «молодых секретарей» — так принято было их называть в тот период времени⁵, и это название закрепилось в польской исторической литературе, — означало укрепление позиций зарождавшегося реформаторского течения в ПОРП.

Рядовые члены партии, в силу своей недостаточной информированности о том, что на самом деле происходило на пленарном заседании, какие суждения там высказывались и как к ним отнеслось высшее партийное руководство, все же воспринимали с определенными надеждами опубликованные в печати документы и «установочные» материалы по этому поводу⁶. В последних числах января «Трыбуна люду» с оптимизмом заявляла в редакционной статье: «Из зала заседаний пленума подуло свежим ветром во всей партии, во всех областях жизни. Свободная и откровенная дискуссия, а также глубокая партийная критика были восприняты всеми участниками пленума как действительное начало перелома, который так сильно нужен партии»⁷. Но в реальной жизни все выглядело отнюдь не таким определенным, как представлялось центральному печатному органу партии. Ничем не стесняемая дискуссия действительно в ту пору в ПОРП выглядела необычно, однако высказанные в документах пленума идеи были заблокированы, не выполнялись привычными к рутине и администрированию консервативными элементами как в центральных, так и в низовых звеньях ПОРП. Несмотря на то, что III пленум внес «свежую струю в жизнь партийных организаций», рассказывал советскому дипломату 1-й секретарь воеводского комитета ПОРП в Гданьске Ян Труш, укоренившиеся порочные методы в работе давали о себе знать, а именно: «Неудовлетворительно выполняются решения пленума в части коллегиальности руководства, укрепления связи с массами, развития критики и особенно самокритики»⁸.

* * *

В то время как правящая партия демонстрировала свою недостаточную готовность к либерализации политического режима, польская «оттепель» вступала в свои права. Вслед за «По просту» широкую популярность среди читающей публики снискали варшавские еженедельники «Нова культура» («Новая культура») и «Пшеглёнд культуральный» («Культурное обозрение»), ориентировавшиеся преимущественно на научную и художественную интеллигенцию. Руководство ПОРП стремилось поставить под свой контроль обсуждение на страницах печати актуальных общественных проблем. Секретариат ЦК ПОРП в апреле 1955 г. обратился к воеводским и повятовым (районным, если иметь в виду сельскую местность) комитетам партии с закрытым письмом, в котором всякий отход от официальной партийной линии квалифицировал как проявление тлетворного влияния буржуазной идеологии. В низовых партийных организациях этот документ был воспринят как намек на свертывание едва наметившихся после III пленума ЦК ПОРП процессов демократизации⁹. Месяц спустя Политбюро ЦК ПОРП на специальном заседании проанализировало выполнение рекомендаций апрельского письма Секретариата ЦК, после чего последовала целая серия встреч партийного руководства и редакционных коллективов «Новой культуры» и «Пшеглёнда культурального», а также индивидуальные беседы с фрондерски настроенными литераторами. В июньском номере журнала «Нове дроги» («Новые пути») известный партийный деятель и авторитетный ученый-литературовед С. Жулкевский выступил с программной статьей «Об актуальных литературных дискуссиях», в которой, опираясь на решения III пленума ЦК ПОРП, обосновывал новый курс руководства партии в отношении интеллигенции. Он высказал такую мысль: наступило время заменить скомпрометированные командно-административные методы руководства литературой терпеливым, настойчивым разъяснением линии ПОРП, аргументированным убеждением в ее правоте. Признавая многие допущенные партией промахи в культурной политике, Жулкевский в то же время обрушился на тех, кто полагал перегибы в культурной политике органическим свойством тоталитарной системы в ее сталинской версии¹⁰.

В отчете советского посольства за первое полугодие 1955 г. можно прочитать следующее: «Говоря о культурной жизни Польши, нельзя не отметить, что за последнее время на отдельных участках культурного фронта выявились серьезные недостатки и даже прямые извращения. Под лозунгом критики недостатков в деле партийно-политического руководства творческими организациями у части работников польского искусства и литературы обнаружилась вредная антимарксистская тенденция непризнания руководящей роли партии и народного государства в вопросах развития искусства и литературы. Ратуя за какую-то сверхъестественную свободу творчества, эта часть работников выступила на деле за пересмотр марксистско-ленинских положений об искусстве. Наиболее яркое отражение эти антимарксистские взгляды нашли в ряде статей и фельетонов Секерской, Анджеевского, Котта, Блоньского и других польских литераторов и искусствоведов в газетах "Пшеглёнд культуральный", "Нова культура" и "Жиче литерацке" ("Литературная жизнь"). Ряд ошибочных статей проник даже на страницы центрального органа ПОРП — "Трыбуны люду"».

В отчете специально подчеркивался тот факт, что «среди авторов статей в упомянутых изданиях имеются лица, ведающие ответственными участками идеологической работы, как, например, зав. кафедрой диалектического и исторического материализма Института общественных наук при ЦК ПОРП Секерская»¹¹. С той поры в информационных документах посольства СССР, направлявшихся в Центр, Я. Секерская причислялась к разряду ревизионистов в худшем понимании этого слова (как было принято в политической лексике большевиков). Может быть, именно поэтому она в конце концов была освобождена от работы на столь важном «идеологическом участке».

Приведенная выше довольно длинная цитата из источника отражает, как представляется, реальный идеологический процесс в Польше в 1955 г. и позволяет сформулировать два вывода. Во-первых, умственное брожение, постепенно принимавшее всепольский масштаб, захватило уже идеологические центры правящей партии и породило споры в ее среде, а на этой основе — идейную дифференциацию. Во-вторых, брожение интенсивно приобретало политизированную окраску, подчеркивая наличие идеологического кризиса в Польше (его начального, вступительного этапа).

В такой непрерывно обострявшейся обстановке начал свою дипломатическую миссию в Польше чрезвычайный и полномочный посол СССР П.К. Пономаренко. Назначенный довольно неожиданно — всего лишь год с небольшим проработал первым секретарем Коммунистической партии Казахстана и не успел проявить себя там в полной мере, — он был направлен в дипломатическое ведомство, чтобы в мае 1955 г. сменить своего непосредственного предшественника в монументальном здании на Бельведерской улице польской столицы. В российской мемуарной и исторической литературе время от времени подпитывается не новая версия, будто Н.С. Хрущев видел в нем своего политического конкурента и потому поспешил отправить его за пределы СССР. Правда, есть прямое свидетельство известного советского дипломата о том, что между Пономаренко и Хрущевым и в самом деле существовала неприязнь¹². Возможно, версия эта возникла вскоре после окончания Отечественной войны, а может быть — раньше, еще в межвоенный период. В самом деле, П.К. Пономаренко имел достаточные основания стремиться к самым высоким, ключевым постам, ведь он считался в стране человеком политической элиты, поскольку в разные годы занимал министерские посты всесоюзного масштаба, не говоря уже о значительном и успешном опыте партийной работы высшего уровня (секретарь ЦК ВКП(б) — КПСС, первые роли в партийных организациях Белоруссии и Казахстана).

Коллектив сотрудников советского посольства в Варшаве с уважением относился к своему новому шефу: он был энергичен, мудр, доступен и внимателен к своим подчиненным. По темпераменту — полная противоположность Н.С. Хрущеву. Как отмечают люди, работавшие с Пономаренко в Польше, его отличали также требовательность и упорство в решении поставленных советским правительством задач. И вот это его качество сыграло парадоксальную роль в его польской дипломатической карьере. Он столь неукоснительно и рьяно проводил линию Кремля, что в определенный момент, особенно в бурный октябрь 1956 г., между ним и польским политическим руководством начались трения, перешедшие затем в стремление польской стороны освободиться от назойливого опекуна, что в конце концов привело к отзыву П.К. Пономаренко из Варшавы.

Но свершившимся фактом это станет не скоро, а пока что 6 мая 1955 г. в Москве заместитель министра иностранных дел СССР В.А. Зорин информировал В. Левиковского о просьбе Советского правительства дать согласие на назначение послом СССР в Польше П.К. Пономаренко. Уже на следующий день в трехминутной беседе с В.А. Зориным польский посол сообщил о согласии своего правительства¹³. 7 мая последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении нового советского посла¹⁴, а 11 мая П.К. Пономаренко вручил в Варшаве верительные грамоты председателю Государственного Совета ПНР А. Завадскому.

Выбор П.К. Пономаренко на роль полномочного представителя СССР в ПНР нельзя, конечно же, считать случайным. В годы войны он руководил Центральным штабом партизанского движения и в связи с этим лично знал многих польских коммунистических деятелей, как тех, кто непосредственно находился в оккупированной Польше, так и тех, кто в СССР работал над восстановлением польского коммунистического движения, над созданием польских вооруженных сил. Вот как его назначение в Варшаву было воспринято польским массовым сознанием. В Кракове один из польских адвокатов в беседе со своими коллегами довольно прозорливо заявил следующее: «очень интересным является то, что послом СССР в Польше назначен Пономаренко, ибо именно Пономаренко был секретарем ЦК [Компартии] Белоруссии в тот период, когда там формировалось будущее правительство Польши во главе с Берутом, Берманом и другими; несомненно то, что его вмешательство в дела Польши будет особенно сильным и результативным, т. к. он наравне с Хрущевым является одним из выдающихся советских деятелей»¹⁵. Таким образом, в данном конкретном случае назначение Пономаренко расценивалось как укрепление линии советской дипломатии, которая в Польше стабильно ориентировалась на всемерную и явную поддержку Б. Берута и его единомышленников.

Быть может, назначение П.К. Пономаренко в Польшу следует рассматривать также и как результат корректировки международного курса советского правительства в Европе. В Кремле пришли к выводу, что «холодная война» диктует переход к более активной внешней политике. Правящие круги СССР заявили о принятии на вооружение идеологии мирного сосуществования с государствами, принадлежавшими к разным общественным системам, а в связи с этим были разработаны (февраль 1954 г.) конкретные предложения о создании системы коллективной безопасности в Европе, адресованные США и ведущим западноевропейским державам и на протяжении зимы 1954 — весны 1955 г. все время дополнявшиеся новыми предложениями. Польское правительство полностью одобряло и поддерживало советские инициативы в данном направлении. Партийно-правительственные круги и в Москве, и в Варшаве не могла не беспокоить сама мысль о возможной ремилитаризации Западной Германии, вооружении ее новейшими средствами уничтожения, усилении пропаганды реваншизма.

19—23 октября 1954 г. в Париже с участием канцлера ФРГ К. Аденауэра было подписано соглашение, согласно которому Западная Германия получила возможность иметь собственные вооруженные силы и вступила в НАТО. Это фактически означало неприятие идеи коллективной безопасности в Европе, предложенной советской дипломатией. 13 ноября СССР выступил с предложением безотлагательно созвать (в Москве или в Париже) международное совещание европейских государств с участием США для обсуждения вопросов создания системы коллективной безопасности в этой части земного шара. Западные страны участвовать в совещании не пожелали, и тогда в Москве собрались высшие политические руководители СССР, Польши, Чехословакии, ГДР, Венгрии, Румынии, Болгарии и Албании при участии наблюдателя из КНР. 2 декабря они выступили с декларацией, в которой проанализировали сложившееся положение в Европе и заявили «о своем решении осуществить, в случае ратификации парижских соглашений, совместные мероприятия в области организации вооруженных сил и их командования, равно как и другие мероприятия, необходимые для укрепления своей обороноспособности, для того чтобы оградить мирный труд их народов, гарантировать неприкосновенность их границ и территорий и обеспечить защиту от возможной агрессии»¹⁶. Необходимость более тесного объединения социалистических стран была вызвана, таким образом, стремлением противостоять потенциальным угрозам со стороны бывших союзников по антигитлеровской коалиции в годы Второй мировой войны. По крайней мере, именно так это представлялось руководителям социалистического лагеря.

11 мая 1955 г. в Варшаве открылось второе Совещание европейских государств по обеспечению мира и безопасности в Европе — так было названо собрание высших партийных и государственных руководителей Албании, Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши, Румынии, СССР и Чехословакии, подписавших 14 мая Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, больше известный как Варшавский договор (пакт). Стоит добавить, что Югославия во встрече не принимала участия (ее сближение с европейскими социалистическими странами было еще впереди), представитель КНР, как и в московском совещании, участвовал в качестве наблюдателя.

В Варшаве было принято решение о создании Объединенного командования вооруженными силами государств — участников Договора, а главнокомандующим вооруженными силами назначен маршал И.С. Конев. Эти два документа на десятилетия вперед определили внешнюю политику восточноевропейских социалистических стран. Варшавский договор стал также важнейшим инструментом реализации внешней политики СССР на западноевропейском направлении.

* * *

В августе 1955 г. на страницах «Новой культуры» была опубликована и сразу же привлекла всеобщее внимание «Поэма для взрослых» Адама Важика, который еще недавно всецело поддерживал линию ПОРП, а теперь в своем новом произведении, посвященном драматическим перипетиям жизни рабочих, возводивших гигантский металлургический комбинат в Новой Гуте под Краковом, показал несоответствие идеологических посылок правящей партии реалиям повседневной жизни строителей. «Поэма была беспощадным приговором режиму, криком протеста против лживой пропаганды партии», — пишет первый исследователь польского кризиса 1956 г.¹⁷. Через две недели после опубликования «Поэмы», 8 сентября 1955 г., Ванда Василевская направила Н.С. Хрущеву тревожное письмо, в котором сообщала: «Я считаю, что в Польше неблагополучно обстоит дело на культурном фронте. Под лозунгом "свободы индивидуальности", "свободы творчества", "свободы критики" ведется постоянная враждебная агитация против марксизма, против строя народной Польши и против Советского Союза. Это находит свое отражение в публикациях издательств, в периодической прессе, в репертуарной политике польских театров». Приложив к своему письму польский текст и собственный перевод на русский поэмы А. Важика, В. Василевская подчеркнула, что «Нова культура», будучи официальным органом Союза польских писателей, в обязательном порядке проходит через идеологическое сито отдела прессы ЦК ПОРП и государственную цензуру. «Мне кажется, — заканчивает она свое письмо, — что польские товарищи недооценивают размеров и глубины процесса, который происходит, и прошу Вас помочь им разобраться в этом деле»¹⁸. Советский лидер не спешил с ответом; вероятно, понадобилось предварительно получить необходимую дополнительную информацию из Варшавы.

Неслучайной поэтому представляется обеспокоенность П.К. Пономаренко, когда он сообщал о «казусе Важика» в МИД СССР В.М. Молотову. «В последнее время некоторые работники польской литературы и искусства под влиянием буржуазной идеологии и антипольской пропаганды, ведущейся реакционными кругами западных стран, допускают враждебные выпады против Народной Польши и существующих в ней общественно-политических порядков», — пишет советский дипломат, отмечая при этом, что Важик «считался одним из наиболее прогрессивных и революционных представителей польской интеллигенции, группирующейся вокруг ПОРП». Новое сочинение Важика, по мнению П.К. Пономаренко, «обнаруживает в авторе такое отношение к современной Польше, которое нельзя оценить иначе как враждебное. В этом стихотворении, написанном в стиле бойкого политического памфлета, дается уродливое освещение современной польской действительности, в которой автор видит лишь одни отрицательные стороны и пороки. Все стихотворение выдержано в духе тех враждебных вымыслов и клеветы, которые пытаются распространять о Польше наиболее реакционные клерикальные элементы. В нем огульно охаивается все то, чего достигла Польша за годы народной власти и что является ныне национальной гордостью польского народа. Отдельные места в стихотворении звучат как прямое оскорбление Польши и польского народа». Далее советский дипломат пишет: «В стихотворении в неприглядных, отталкивающих тонах изображается процесс индустриализации Польши и становление нового рабочего класса. Автор с явной враждебностью и пренебрежением отзывается о строительстве Новой Гуты и прибывших на это строительство людей из деревни; рисует картину бесправия, темноты, пьянства и распущенности, характерных якобы для среды польских строителей и рабочих. Заявляя о том, что польские рабочие "вскормлены пустотой великих слов о социализме", Важик по существу обвиняет партию и польских руководителей в обмане рабочего класса. Из стихотворения следует, что индустриализация несет народу лишь обнищание и нужду. <...> В своем враждебном злопыхательстве Важик доходит до того, что фактически требует от партии пересмотра ее генеральной линии»¹⁹. 26 сентября Н.С. Хрущев направил письмо В. Василевской в Варшаву Б. Беруту с лаконичной записью: «Прошу ознакомиться»²⁰. Непосредственная реакция Берута на письмо в материалах польского архива не отражена. Но определенные мероприятия по овладению ситуацией «на литературном фронте» были предприняты.

На совещании партийного актива писателей в ЦК ПОРП 23 сентября 1955 г. рассматривалась работа редакционных коллективов периодических изданий, прежде всего еженедельников «Нова культура», «Пшеглёнд культуральный» и «Жиче литерацке», выказывавших, с точки зрения ЦК, излишнее усердие в публикации «сенсационных» материалов. Усиленной критической «проработке» подвергся и А. Важик за свою «Поэму для взрослых»²¹. Совещание мыслилось как подготовительный этап к общему собранию партийной организации Союза польских писателей, которое планировалось провести позднее, чтобы обсудить «более широко» возникшие проблемы взаимоотношений верхов партии и выходивших из-под партийного контроля литераторов. ЦК ПОРП предполагал также «произвести изменения в составе редакций упомянутых выше газет»²².

В октябре 1955 г. на страницах периодической печати началась дискуссия о перспективах развития гуманитарных наук в Польше. Ее инициировал видный польский социолог Ю. Халасиньский своей статьей «Проблемы культуры в современной польской гуманистике»²³. Дискуссию организовал еженедельник «Пшеглёнд культуральный», предоставивший возможность высказаться многим известным польским философам, социологам, культурологам. Опубликованная в узкоспециальном, малотиражном научном журнале, работа Халасиньского тем не менее стала заметным событием польской публицистики, поскольку помимо чисто научных идей содержала немалый политический заряд. Основная мысль автора сводилась к тому, что развитие общественных наук может быть продуктивным лишь при условии идеологического многообразия и конкуренции различных направлений общественной мысли. Понятно, что охранители ортодоксального марксизма немедленно истолковали статью как подрыв идеологической монополии ПОРП. Сразу же обратило внимание на статью Ю. Халасиньского и советское посольство. Оно посчитало, что польский ученый в завуалированной форме «выступил с антиленинских позиций», «с призывом к широкой ревизии марксизма-ленинизма»²⁴. По наблюдению одного из публицистов парижской «Культуры», в орбиту критики польской печати Ю. Халасиньский попал еще в конце 1954 г., вызвав достаточно едкие полемические замечания в свой адрес²⁵. Так мало-помалу накапливался своеобразный «компромат» против польской научной и художественной интеллигенции, которая в глазах аппаратчиков ЦК ПОРП виделась социальной средой, порождавшей критиков общественно-политической системы ПНР.

В поле зрения советского посольства еще с 1951 г. попал также ректор Института общественных наук Адам Шафф, которого посол СССР квалифицировал в своем письме в ЦК КПСС — и вполне справедливо — как одного из ведущих польских философов-марксистов. В письме речь шла о публикации А. Шаффом в «Пшеглёнде культуральном» двух статей: «За позитивную программу общественных исследований. Ответ проф. Ю. Халасиньскому» и «О роли партии в развитии марксистской теории». Статьи были опубликованы в рамках дискуссии о путях развития польских гуманитарных наук и отражали, по утверждению главы советского посольства, «те идеологические искривления и идейную путаницу, которые обнаружились в теоретической среде и научных кругах Польши». Эти работы привлекли внимание посла потому, что в них, по его мнению, «содержатся открытые нападки на марксистскую философию. Шафф пытается <...> утверждать, что якобы в марксистской философии уже в течение длительного времени проявляются застой, догматизм и отрыв от практики, и прямо заявляет, что положение в этой области является "тревожным". По его словам, в марксистской литературе появляются лишь призывы и лозунги развивать марксистскую философию, а исследовательской работы "почти совершенно нет". Автор при этом имеет в виду не только Польшу, но все страны демократического лагеря, в том числе и Советский Союз». Шафф допускал «такие высказывания, которые нельзя расценивать иначе как ревизионистские».

О чем же шла речь? В статье «За позитивную программу...» польский философ утверждал, что со времен книг В.И. Ленина «Развитие капитализма в России» и «Империализм как высшая стадия капитализма» общепринятого образца марксистской философской работы не было. «Уже одно это высказывание свидетельствует о том, насколько политически вредный характер носит эта статья²⁶, которая вызвала всевозможные нездоровые толки среди части польской интеллигенции»²⁷. В представлении советских дипломатов, Институт общественных наук при ЦК ПОРП был не чем иным как «осиным гнездом» ревизионизма в Польше, а все выходившие из печати в последующие годы философские работы шефа высшего партийного учебного заведения пристально «изучались» в советском посольстве, брались на заметку, дабы не оставить без внимания проникновения антипартийных идей и организации их соответствующего идеологического осуждения.

Временный поверенный в делах СССР в Польше И.А. Мельник 3 ноября 1955 г. дополнительно информировал ЦК КПСС о заседании Политбюро ЦК ПОРП, рассмотревшем «положение дел в творческих организациях и настроении в литературных кругах», в том числе о дискуссии, вызванной статьей Ю. Халасиньского, которую он назвал «насквозь ошибочной» и «антимарксистской», даже еще более жестко — «антимарксистским извращением». При этом обращает на себя внимание, что анализа статьи по существу поставленных вопросов современный исследователь в упомянутой информации не найдет. Очевидно, в этом и не было нужды. «Статья Халасиньского вызвала нездоровые толки в научных кругах, — читаем источник. — Нашлись ученые, которые стали открыто заявлять о том, что в польских журналах давно уже не появлялось такой "интересной статьи", и выступать в поддержку автора». Советский дипломат оценил развернувшиеся в польской печати споры как явление исключительно негативное и настораживающее. «Остается несомненным, что дискуссия обнаружила много путаницы и идейной неразберихи в вопросах развития польских гуманитарных наук». И далее: «Выявившаяся в научных кругах идейная неразбериха создает благоприятную почву для оживления чуждой идеологии и проникновения враждебного влияния. <...> Рецидивы буржуазной идеологии, явно обнаружившиеся в области польской культуры и науки, свидетельствуют о том, что вопросы идеологической работы в стране приобретают сейчас для Польской объединенной рабочей партии важнейшее значение»²⁸.

Хотел того советский дипломат или нет, но он верно подметил, что на передний план в деятельности польской партийной элиты уже выдвинулись идеологические проблемы как индикатор неблагополучия в общественно-политической сфере ПНР. Руководители ПОРП вполне отдавали себе отчет в этом, с помощью политических методов пытались взять под контроль ситуацию, сложившуюся в кругах художественной и научной интеллигенции. 20—23 декабря 1955 г. в Варшаве созвано было совещание центрального идеологического актива ПОРП с приглашением известных партийных и беспартийных деятелей культуры (109 литераторов, интеллектуалов и секретарей воеводских комитетов ПОРП). Соответствующую «накачку» ЦК поручил сделать членам высшего политического руководства партии Я. Берману и Г. Минцу. То есть ранг «мероприятия» был высоким. Никакого специального решения совещание не приняло, его участники договорились, что в марте 1956 г. будет проведена всепольская конференция по вопросам культуры. Для обсуждения в воеводские инстанции разослали специальные материалы²⁹. Доклад Я. Бермана не был опубликован, но журнал «Нове дроги» в редакционной статье рутинно и деперсонифицированно проинформировал о совещании³⁰.

В обстановке нараставшего как снежный ком критицизма, особенно в среде молодежи и научной интеллигенции гуманитарного профиля, а также художественной интеллигенции, в противовес официальным структурам стали складываться разного типа неформальные объединения, главным образом так называемые дискуссионные клубы, занимавшиеся обсуждением текущих политических проблем, событий новейшей истории Польши, новинок литературы, философских и мировоззренческих вопросов. Среди них наибольшую известность получил «Клуб кривого колеса» (Klub Krzywego Koła), располагавшийся в Старом городе — историческом центре Варшавы — первоначально на частной квартире, а потом в находившемся неподалеку, на той же улочке Кривое Колесо, Старомейском Доме культуры. Первые шаги в деятельности клуба относятся к февралю 1955 г., а осенью он уже действовал вполне систематически, формируя вокруг себя активную и заинтересованную, интеллектуально хорошо подготовленную среду³¹. Здесь бывали очень известные люди из мира университетской и академической науки, фрондирующие журналисты варшавских периодических изданий, некоторые бывшие политические деятели межвоенного и военного периодов, наиболее отважные и любознательные партийные функционеры и, само собой разумеется, студенческая молодежь, даже варшавские школьники (например, один из будущих лидеров польской демократической оппозиции второй половины 1970—1980-х гг. Адам Михник). На заседаниях клуба заслушивались доклады по самым актуальным вопросам общественной жизни и по научным проблемам (недавняя история Польши, текущий литературный процесс, вопросы философии), происходило столкновение разных, порою взаимоисключающих, направлений политической мысли. И это было, может быть, самым притягательным для собиравшейся публики. Среди участников дискуссий доминировали тем не менее члены ПОРП и Союза польской молодежи, защищавшие идеи социализма и видевшие свой общественный идеал в социализме «с человеческим лицом». С клубом тесно сотрудничала редакция еженедельника «По просту», вышедшего 4 сентября 1955 г. с обязывающим подзаголовком: «Еженедельник студентов и молодой интеллигенции». Редакция взяла на себя объединение и координацию работы дискуссионных клубов молодой интеллигенции. Появление таких, вполне легальных, центров динамичных интеллектуальных контактов было общественной потребностью, позволяя без стеснения, раскрепощенно высказываться по волновавшим их научным или политическим проблемам, таким образом как бы заполняя образовавшийся после войны вакуум независимой общественной мысли. И власти вполне терпимо относились к такого рода инициативам, пока те не переходили строго определенных границ (например, к открытой агитации, ориентированной на свержение коммунистического режима).

«Клуб кривого колеса» не только оживил интеллектуальную жизнь в польской столице. Он сыграл очень важную, можно смело сказать — историческую роль в становлении оппозиции политическому режиму, сформированному в Польше после окончания Второй мировой войны коммунистами и их союзниками. Разумеется, в прямом смысле считать этот клуб выразителем политической оппозиционности нельзя, но он подготовил ее возникновение и достаточно глубокое укоренение. Можно сказать, что это была своеобразная школа подготовки активистов-общественников, и не случайно многие прошедшие через этот рассадник инакомыслия проявили себя в 60—80-е гг. на общественном поприще как инициаторы и деятельные участники протестных и оппозиционных движений, в частности знаменитого Комитета зашиты рабочих второй половины 1970-х гг.³²

Вслед за «Клубом кривого колеса» не только в Варшаве, но и в иных, особенно в университетских, центрах заявили о себе неформальные объединения точно такой же или близкой к нему направленности. По данным одного из отделов ЦК ПОРП, в начале 1956 г. в Польше известны были уже около 40 клубов, через которые прошло около 1300 человек (докладчики и участники дискуссий)³³. В дискуссионные клубы с интересом тянулись студенты и представители инженерно-технической, научной, художественной, вузовской интеллигенции; это были люди не только разных профессий, но и разного возраста, политических и религиозных взглядов, партийные и беспартийные. Причем в силу естественных различий возрастной и образовательной ментальности появились дискуссионные клубы как бы двух типов — молодежные (более радикальные) и интеллигентские (более, что ли, умеренные, а нередко и вовсе чуравшиеся политики). Но всех их отличала гражданская активность, стремление осмыслить общественно-политические процессы в стране. Случалось, осью дискуссий были споры вокруг строительства социализма в Польше.

Постепенно в проявленной снизу независимой общественной инициативе аппарат ЦК ПОРП обнаружил и негативную тенденцию: оказалось, что в составе дискуссионных клубов было «много людей, присягавших на верность различным буржуазным идеологическим и культурным направлениям, много колеблющихся и ищущих объяснения разным волнующим их сомнениям и неясностям...»³⁴. Поэтому из опасения дальнейшего стихийного развития клубного движения аппаратчики ЦК порекомендовали установить над ними своеобразный государственный контроль: «пристроить» их к структурам Национального Фронта. Впрочем, это помогало мало. По данным секретаря Всепольского комитета Национального Фронта Ю. Калиновского, в апреле 1956 г. количество клубов возросло до 130, они объединяли около 5500 человек. Снизу возникла потребность координации клубного движения, для чего при Национальном Фронте был создан секретариат по руководству клубами интеллигенции, его возглавил историк Стефан Круль (представлял там ПОРП)³⁵. Работа молодежных клубов координировалась редакцией еженедельника «По просту». Издавался даже специальный малотиражный бюллетень «Новы нурт» («Новое направление»), сообщавший разнообразную информацию о задачах и деятельности молодежного клубного движения³⁶.

Появление альтернативного общественного движения — пусть даже в скромных масштабах, которые не идут ни в какое сравнение с тем, что можно было наблюдать в Польше в 1980-е годы, — есть, на мой взгляд, значимый итог общественно-политического развития ПНР середины 1950-х гг. Налицо было противостояние свободной мысли тоталитарному режиму.

Примечания

1. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39, 1955 г. П. 327. Д. 17, Л. 15. Из беседы ген-консула СССР в Гданьске Н.К. Талызина с 1-м секретарем воеводского комитета ПОРП в Гданьске Яном Трушем 27 января 1955 г.; РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 297. Л. 10.

2. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39, 1955 г. П. 327. Д. 17. Л. 12—17.

3. См.: Ważniewski W. Walka polityczna w kierownictwie PPR i PZPR 1944—1964. Toruń, 1991. S. 59—70. Описание работы пленума его участником 1-м секретарем воеводского комитета ПОРП в Сталиногруде Юзефом Ольшевским, см.: АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39, 1955 г. П. 327. Д. 17. Л. 12—14.

4. Uchwały Komitetu Centralnego Polskiej Zjednoczonej Partii Robotniczej od 11 do III Zjazdu. Warszawa, 1959. S. 45—49.

5. Kuroń J. Wiara i wina. Do i od komunizmu. Warszawa, 1990. S. 98.

6. См.: Morawski J. III Plenum КС PZPR // Nowe Drogi. 1955. № 2. S. 3—19. Автор в общих чертах характеризовал принятые пленумом документы. См. также: Kruczkowski L. Front kulturalny w świetle III Plenum // Nowe Drogi. 1955. № 3. S. 3—10.

7. Trybuna Ludu. 27.01.1955.

8. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 297. Л. 241—242.

9. Kozik Z. PZPR w latach 1954—1957: Szkic historyczny. Warszawa, 1982. S. 57, 148—149.

10. Żółkiewski S. O aktualnych dyskusjach literackich // Nowe Drogi. 1955. № 6. S. 16—37. См. также: Fiałkowska B. Polityka i twórcy (1948—1959). Warszawa, 1985. S. 282—284.

11. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39, 1955 г. П. 327. Д. 16. Л. 27—28.

12. Бернов Ю.В. Указ. соч. С. 53.

13. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39, 1955 г. П. 326. Д. 9. Л. 16—18. Записи из дневника В.А. Зорина.

14. Ведомости Верховного Совета СССР. 20.05.1955. № 7. С. 203.

15. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39, 1955 г. П. 327. Д. 100.

16. Документы и материалы... T. X. С. 367.

17. Сыроп К. Весна в октябре: Польская революция 1956 года. — Нью-Йорк, 1961. С. 31. Первое издание книги вышло на английском языке в 1957 г.

18. AAN. PZPR. КС. XIA/71. T. I. К. 142. Перевод «Поэмы для взрослых» на русский язык см.: Там же. Л. 145—152.

19. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39-а, 1955 г. П. 343. Д. 14. Л. 28—29.

20. AAN. PZPR. КС. XIA/71. T. I. К. 143.

21. Bińko В. Partia wobec «odwilży». Wyniki kwerendy archiwalnej w poszukiwaniu początków rewizjonizmu: 1954—1955 // Kultura i Społeczeństwo. 1995. № 2. S. 103—104.

22. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39, 1955 г. П. 327. Д. 16. Л. 162—163. Из беседы Ст. Жулкевского с 1-м секретарем посольства СССР в Варшаве И.И. Егоровым 19 сентября 1955 г.

23. Nauka Polska. 1955. № 2 (10). S. 125—146.

24. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 229. Л. 22—23.

25. Jordan Z. Bunt intelektualisty // Kultura (Paryż). 1955. № 9. S. 92.

26. Schaff A. O pozytywny program badań społecznych. Odpowiedź prof. J. Chałasińskiemu // Przegląd Kulturalny. 10—16.11. 1955. № 45. S. 1—2. См. также: Schaff A. O roli partii w rozwoju teorii marksistowskiej // Przegląd Kulturalny. 24—30.11.1955. № 47. S. 7.

27. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 296. Л. 152—153. П.К. Пономаренко — Д.Т. Шепилову от 26 ноября 1955 г.

28. Там же. Л. 145—151.

29. АВП РФ. Ф.122. Оп. 38, 1955 г. П.128. Д. 720. Л. 28. И.А. Мельник — П.Г. Крекотеню 21 февраля 1956 г.

30. Aby wzmocnić udział twórców w krztałtowaniu naszego życia // Nowe Drogi. 1956. № 1. S. 3—8. Текст доклада Я. Бермана в переводе на русский см.: АВП РФ. Ф. 122. Оп. 38, 1955 г. П. 327. Д. 720. Л. 29—44.

31. См.: Friszke A. Opozycja polityczna w PRL 1945—1980. Londyn, 1994. S. 94; Jedlicki W. Klub Kszywego Koła. Paryż, 1963. S. 73.

32. См.: Lipski J.J. Komitet Obrony Robotniküw — Komitet Samoobrony Społecznej. Warszawa, 1983. S. 12—13.

33. AAN. PZPR. КС. Sygn. 1678. K. 93. «Записка по вопросу дискуссионных клубов интеллигенции» (апрель 1956 г.).

34. Ibidem.

35. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 398. Л. 125. Из беседы 2-го секретаря посольства СССР в ПНР В.Н. Одинокова с Ю. Калиновским 31 июля 1956 г.

36. Подробнее о клубном движении см.: Zabłocka-Skupieńska D. Kluby inteligencji 1955—1957 // Chrześcijanin w świecie. Zeszyty ODiSS (Warszawa). X 1986. № 157. S. 22—36; Friszke A. Op. cit. S. 94—98; Żukowski M. Kluby młodej inteligencji w województwie Koszalińskim // Rocznik koszaliński. 1996. № 26. S. 143—155.