Пропаганда: трудное объяснение

Прекращение французского наступления в Сааре и завершение скрытой мобилизации в СССР привело к тому, что 14 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что «Красная армия достигла состояния готовности скорее, чем это ожидалось. Советские действия поэтому могут начаться раньше указанного им во время последней беседы срока. Учитывая политическую мотивировку советской акции (падение Польши и защита русских «меньшинств»), было бы крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши — Варшава». Поэтому Молотов просил сообщить, когда можно ожидать ее падения¹. Германское командование пока еще не имело точных данных о том, последует ли советское вмешательство, и продолжало действовать по своим планам. 12 сентября в ОКВ рассматривались варианты окончательного решения польской проблемы, один из которых предусматривал среди прочего создание независимого государства в Галиции и Польской Украине. Для этого с помощью ОУН следовало организовать мятежи и провозглашение независимого государства в Западной Украине². 15 сентября командование группы армий «Север» отдало приказ передовым частям 19-го танкового корпуса выйти в район Барановичи—Слоним (50 км от советской границы)³.

14 сентября «Правда» опубликовала подготовленную А.А. Ждановым статью, в которой главными причинами поражения Польши назывались угнетение украинского и белорусского национальных меньшинств⁴. Эта статья стала программным документом советской пропаганды, обосновывавшим действия СССР в отношении его западного соседа, а ее идеи были немедленно положены в основу политработы в Красной армии⁵, как, впрочем, и идея социальных движений в Польше. Так, начальник Политуправления 3-й армии Белорусского фронта бригадный комиссар Шулин в директиве № 8499сс от 16 сентября отмечал, что белорусский и украинский народы, подвергавшиеся в Польше национальному и социальному гнету, «восстали на борьбу со своими вековечными врагами помещиками и капиталистами. Народы Советского Союза не могут быть безразличными к революционно-освободительной борьбе трудящихся Польши... Бойцам, командирам и политработникам 3-й армии посчастливилось первым оказать военную помощь народам Польши в их освободительной борьбе против помещиков и капиталистов. Части РККА вступают на земли Западной Белоруссии и Западной Украины не как завоеватели, а как революционеры-освободители, выпестованные великой партией Ленина—Сталина»⁶. В директиве Военного совета и Политуправления 12-й армии указывалось, что «наша борьба с польскими помещиками и капиталистами есть война революционная и справедливая. Мы вступаем на свою землю, идем и освобождаем трудящихся от ига польского капитализма»⁷. Задача предстоящего похода, как доходчиво было разъяснено командному составу, состояла в том, что «панская Польша должна стать Советской»⁸.

Изданная 17 сентября директива Политуправления Красной армии, согласно которой «части героической Красной Армии перешли границу Польши, неся с собой свободу и счастье украинцам и белорусам, населяющим Польшу, мир польскому народу», требовала от политорганов широко популяризировать и разъяснять политику советского правительства в духе статьи в «Правде» о причинах распада Польши и выступления Молотова по радио⁹. В результате проведенной политработы в сосредоточенных у границы с Польшей войсках возник мощный патриотический подъем личного состава, готового «выполнить приказ об освобождении братьев украинцев и белорусов»¹⁰. В частях были проведены митинги, на которых бойцы и командиры поддержали решение советского правительства об освободительном походе. Общим мнением было: «Настал час освободить трудящихся — наших братьев украинцев, белорусов от гнета польских панов. Поклянемся же, товарищи, что мы будем бить врага так, как уничтожали его в годы Гражданской войны»¹¹.

Так, младший командир отдельного батальона связи 97-й стрелковой дивизии Почуев заявил: «Наконец мы дождались момента оказать помощь нашим братьям за рубежом. Мы решение партии и правительства выполним с честью». Красноармеец артдивизиона 3-й кавдивизии Ивашкин считал, что «мы выполним наш интернациональный долг и умножим число советских республик»¹². Красноармеец 22-й танковой бригады Варламов заявлял: «Я готов совершить марш до самого Берлина, лишь бы освободить трудящихся от ига капитала»¹³. По мнению младшего командира Визирова (3-я армия), «веками стонал народ Западной Белоруссии и Западной Украины от помещиков и капиталистов. Настал час освободить этот народ от гнета. Да здравствует свободная Белоруссия и Украина»¹⁴. Как заявил, выступая на митинге в 11-й кавдивизии, командир 3-го кавкорпуса комдив А.И. Еременко: «Первая Конная армия в 1920 году била польских панов, это они должны прекрасно помнить, сейчас мы должны бить в 10 раз больше и в последний раз»¹⁵. В войсках 23-го стрелкового корпуса раздавались голоса: «Побольше бы патронов, да пошире шаг. Нас там ждут 20 лет»¹⁶.

Вспоминая об отношении к действиям СССР в Польше, К.М. Симонов писал: «Надо представить себе атмосферу всех предыдущих лет, советско-польскую войну 1920 года, последующие десятилетия напряженных отношений с Польшей, осадничество, переселение польского кулачества в так называемые восточные коресы (кресы. — М.М.), попытки полонизации украинского и в особенности белорусского населения, белогвардейские банды, действовавшие с территории Польши в двадцатые годы, изучение польского языка среди военных как языка одного из наиболее возможных противников, процессы белорусских коммунистов. В общем, если вспомнить всю эту атмосферу, то почему же мне было тогда не радоваться тому, что мы идем освобождать Западную Украину и Западную Белоруссию? Идем к той линии национального размежевания, которую когда-то, в двадцатом году, считал справедливой, с точки зрения этнической, даже такой недруг нашей страны, как лорд Керзон, и о которой вспоминали как о линии Керзона, но от которой нам пришлось отступить тогда и пойти на мир, отдававший Польше в руки Западную Украину и Белоруссию, из-за военных поражений, за которыми стояли безграничное истощение сил в годы мировой и гражданской войн, разруха, неприконченный Врангель, предстоящие Кронштадт и антоновщина — в общем, двадцатый год»¹⁷.

Однако политорганы отмечали и наличие «неправильных» настроений. Красноармеец взвода особого отдела 13-го стрелкового корпуса Кружилин задавался вопросом: «На нас не напали фашисты, и мы чужой земли ни пяди не хотим брать, так почему же мы выступаем?»¹⁸ Красноармеец Муравицкий интересовался: «Почему мы идем защищать Западную Украину и Белоруссию, ведь у нас политика мира, пусть они сами освобождаются, а на нас не нападают, ну и ладно». По мнению красноармейца Шелудчева, «у нас есть лозунг, что мы чужой земли не хотим, а зачем же мы перешли польскую границу? Ведь в Польше и в других странах есть компартия, есть пролетариат, ну и пусть они сами совершают революцию и своими силами избавляются от помещиков и капиталистов»¹⁹. Политрук учебного батальона 4-й танковой бригады Украинского фронта Потелешко заявил: «Нам командир и комиссар батальона заявили, что мы будем воевать, но не сказали с кем. Нам никто войны не объявил, мы проводим политику мира и стараемся, чтобы нас никто в войну не втянул, а вдруг сами объявляем и втягиваемся в войну. Такая политика противоречит учению партии Ленина—Сталина. Ленин учил, что революцию на штыках не принесешь, как в Польшу, так и в другую страну. К этому кто-то приложил руку, чтобы изменить нашу политику»²⁰.

Красноармеец 34-й танковой бригады Московского военного округа Орехов заявлял: «Я не могу воевать. Как я буду колоть хотя бы немца, когда он такой же рабочий, как и я...»²¹. Красноармеец в/ч 4474 Ленинградского военного округа (ЛВО) Макаров считал, что «Советский Союз стал фактически помогать Гитлеру в захвате Польши. Пишут о мире, а на самом деле стали агрессорами. Население Западной Украины и Белоруссии не нуждается в нашей помощи, а мы ее захватываем и только формально сообщаем, что не воюем, а становимся на их защиту»²². Младший командир 2-го прожекторного полка в/ч 4820 ЛВО Золотов высказал следующие соображения: «Для чего все это нам нужно, у нас и так много своих бедных, которых не обеспечивают, а тут еще берут себе украинцев. Украинцы самый плохой и вредный народ, я с украинцами жил и знаю их». По мнению красноармейца в/ч 4911 ЛВО Иофчика: «Наши почувствовали слабость польской армии и давай заниматься захватнической политикой. Мы всюду пишем и говорим против агрессоров, а по существу дела сами являемся ими»²³. Красноармеец в/ч 5281 Харьковского военного округа Корасык полагал, что «Германия захватывает чужую территорию в Польше, и мы делаем то же самое. Хотят, чтобы и мы проливали кровь». По мнению красноармейца 69-го артполка 2-й отдельной Краснознаменной армии (2-й ОКА) Позднякова, «Советский Союз пошел защищать народы Польши, которую уже разбила Германия, это получается, что мы тоже загребаем жар чужими руками»²⁴.

Красноармеец в/ч 5771 2-й ОКА Востриков, член ВЛКСМ, считал, что «Германия хотела захватить себе Польшу, а Советский Союз захватывает себе». Заместитель политрука той же части Кисляков полагал, что «меры правительства есть захватническая политика с нашей стороны». По мнению красноармейца в/ч 5952 2-й ОКА Харченко, «СССР и Германия при заключении договора, очевидно, договорились между собой о разделе Польши и теперь это практически осуществляют». Красноармеец в/ч 7502 2-й ОКА Зарубаев заявил: «Вот мы дали приказ нашей армии о переходе границы, на нас могут капиталисты сказать, что мы используем момент и загребаем жар чужими руками, это не помощь, а просто Советский Союз сам ввязался в войну»²⁵. Слушатель 3-го курса командного факультета академии Химической защиты Адамашин: «Вот тебе и Красный империализм. Говорили, что чужой земли не хотим, а как увидели, что можно кусочек захватить, сразу об этом забыли. Немцы, когда Судеты захватывали, тоже писали, что они немцев защищают, там немцев как раз столько, сколько белорусов и украинцев в Польше. Мы кричали, агрессоры, а теперь сами то же делаем... Хорошо чужими руками жар загребать. Немцы разбили Польшу, а мы на готовое идем»²⁶.

Вообще, в оценках личным составом РККА вступления советских войск в Польшу видно не только смятение от резкого изменения советской пропаганды, но и просто пацифистские настроения со специфическим советским оттенком.

Стремясь продемонстрировать Англии и Франции, что германские действия в Польше находят поддержку со стороны СССР, Берлин продолжал призывать Москву к вводу в действие Красной армии. В телеграмме в Москву от 15 сентября Риббентроп сообщал, что падение Варшавы — вопрос нескольких дней, еще раз подтверждал нерушимость разграничительных линий в Польше, согласованных в Москве, одобрял планируемое вступление советских войск в Польшу, что, по его мнению, освобождало вермахт от необходимости преследования поляков до советской границы, просил сообщить день и час перехода границы советскими войсками, для координации действий войск предлагал провести встречу советских и германских офицеров в Белостоке и предложил совместное коммюнике: «Ввиду полного распада существовавшей ранее в Польше формы правления имперское правительство и правительство СССР сочли необходимым положить конец нетерпимому далее политическому и экономическому положению, существующему на польских территориях. Они считают своей общей обязанностью восстановление на этих территориях, представляющих для них естественный интерес, мира и спокойствия и установления там нового порядка путем начертания естественных границ и создания жизнеспособных экономических институтов». Попытка же Москвы объяснить свое вмешательство германской угрозой белорусскому и украинскому населению вызвала резко негативную реакцию Берлина. В то же время, стремясь подтолкнуть советское правительство к вводу войск в Польшу, Риббентроп предложил Шуленбургу указать Молотову, что,«если не будет начата русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создастся ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум», создав «условия для формирования новых государств»²⁷.

Вечером 16 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что советское правительство решило вмешаться в польские дела завтра или послезавтра и он уже вскоре сможет точно назвать день и час. Молотов, знавший от разведки о задании Шуленбурга²⁸, отклонил предложение о публикации предложенного германской стороной совместного коммюнике, которое представляло советскую сторону прямым союзником Германии, и сообщил вкратце мотивировку действий СССР, которая будет указана в прессе: «Польское государство распалось и более не существует, поэтому аннулируются все соглашения, заключенные с Польшей; третьи державы могут попытаться извлечь выгоду из создавшегося хаоса; Советский Союз считает своей обязанностью вмешаться для защиты своих украинских и белорусских братьев и дать возможность этому несчастному населению трудиться спокойно»²⁹. В 2 часа ночи 17 сентября Шуленбурга принял Сталин и сообщил, что Красная армия в 6 часов утра перейдет границу с Польшей, а совместное советско-германское коммюнике не может быть опубликовано ранее чем через 2—3 дня. Сталин просил Шуленбурга передать в Берлин, чтобы немецкие самолеты не залетали восточнее линии Белосток—Брест—Львов, и зачитал ноту, подготовленную для передачи польскому послу в Москве. После некоторого уточнения ее текста, сделанного по предложению Шуленбурга, немецкий посол был удовлетворен и покинул Кремль³⁰.

В 3.15 утра 17 сентября польскому послу в Москве В. Гжибовскому была вручена нота советского правительства, в которой утверждалось, что «Польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили свое действие договоры, заключенные между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам», а также к беззащитному положению украинского и белорусского населения. «Ввиду такой обстановки советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии»³¹. Польский посол отказался «принять ноту, ибо это было бы несовместимо с достоинством польского правительства». В итоге нота была передана в посольство, пока Гжибовский находился в НКИД³². В тот же день текст этой ноты был передан также всем государствам, с которыми Москва имела дипломатические отношения, с уведомлением, что СССР будет продолжать придерживаться нейтралитета в отношении этих стран³³. Эта аргументация советского вмешательства в события в Польше была повторена в радиовыступлении Молотова 17 сентября и в его речи на сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г.³⁴

Примечания

1. ADAP. Bd. 8. S. 47.

2. 1939 год. Уроки истории. М., 1990. С. 349.

3. Проэктор Д.М. Война в Европе. 1939—1941 гг. М., 1963. С. 115.

4. Правда. 14 сентября 1939 г.

5. Невежин В.А. Указ. соч. С. 71—75.

6. РГВА. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 147. Л. 1.

7. Невежин В.А. Указ. соч. С. 80.

8. РГВА. Ф. 35084. Оп. 1. Д. 43. Л. 7—20.

9. Там же. Ф. 9. Оп. 40. Д. 62. Л. 280—285.

10. Там же. Ф. 40334. Оп. 1. Д. 278. Л. 194.

11. Цит. по: Филоненко С.И. Воронеж—Сталинград—Берлин. История боевого пути 45-й стрелковой (74-й гвардейской Нижнеднепровской ордена Богдана Хмельницкого II степени) дивизии. Воронеж. 2000. С. 22.

12. РГВА. Ф. 35084. Оп. 1. Д. 188. Л. 1—3.

13. Там же. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 212. Л. 1—2.

14. Там же. Д. 526. Л. 105—106.

15. Там же. Ф. 31899. Оп. 10. Д. 200. Л. 25—26.

16. Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 150. Л. 29—37.

17. Симонов К.М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине. М., 1988. С. 80—81.

18. РГВА. Ф. 40780. Оп. 1. Д. 1. Л. 23.

19. Там же. Л. 37.

20. Там же. Ф. 35084. Оп. 1. Д. 188. Л. 4—5.

21. Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 70. Л. 229.

22. Там же. Л. 234.

23. Там же. Л. 227.

24. Там же. Л. 236.

25. Там же. Ф. 37462. Оп. 1. Д. 134. Л. 1—2.

26. Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 70. Л. 246.

27. СССР—Германия. 1939—1941 гг. Т. 1. С. 92—93.

28. ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 604, прим. 217.

29. Там же. С. 94.

30. Там же. С. 95—96; ADAP. Bd. 8. S. 62.

31. Правда. 18 сентября 1939 г.; ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 96. Т. 7. С. 178.

32. Обстоятельства вручения этого документа см.: ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 94—95; Катынь. С. 65—67.

33. ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 96—97.

34. Внешняя политика СССР. М., 1946. Т. 4. С. 446—448; Молотов В.М. О внешней политике Советского Союза. М., 1939. С. 7.